Вторая часть нашей беседы с Александром Чепуренко посвящена не только проблемам малого бизнеса, но и тем самым институтам развития, с которых она  начиналась.

- Александр Юльевич, мы завершили первую часть беседы фразой: «Малый бизнес как-то живёт на подножном корме и являет собой кормовую базу для чиновников низового уровня, которые от него кормятся». Но ведь у нас регулярно принимаются программы поддержки малых и средних предпринимателей, составляются дорожные карты, даже выделяются исчезающие в известном направлении средства.

Как бы Вы это прокомментировали?

- Постольку-поскольку декларировалось, что мы строим рыночную экономику и демократическое общество, что-то говорилось про средний класс гражданское общество, нужно что-то предъявить . В общем, пусть будет какая-нибудь программа на федеральном уровне, пусть будут её клоны на уровне региональном. Мы демонстрируем тем самым, что, несмотря на отдельные перегибы на местах, государство у нас, вообще-то, готово поддерживать предпринимательство.

Более того, когда нам стали говорить, что свобода лучше, чем несвобода, и некоторые в это даже поверили, примерно в это же время стали городить так называемые институты развития. И нагородили их довольно много. При этом большинство из них создавались по принципу copy & paste: есть известные институты развития в США, Великобритании, Израиле – вот мы сейчас скопируем и сделаем такое же у нас.

Как мне представляется, сегодня, по прошествии 10 – 12 лет после того, как их начали создавать, что, во-первых большинство из них на российской почве не приживается.

- Что поделать, ещё в пушкинские времена было сказано, что «на чужой манер хлеб русский не родится».

- Да. И не потому, что у нас почва какая-то особенная, а потому, что мы живём в несколько другом обществе, чем то, в котором такие институты могут прижиться. Возможно, когда-то и в России сложатся условия, при которых институты развития смогут быть эффективными и полезными.

Во-вторых, выяснилось, что, наделив эти институты собственной жизнью, вдохнув в них эту жизнь, государство дало им и возможность самостоятельно определять свои интересы. Разумеется, появились собственные интересы у руководителей этих структур и далее, как обычно. Всё, что известно из теории: различение между принципалами, у которых могут быть свои декларируемые цели, и агентами, делающими вид, что руководствуются именно этими декларациями, но служащими своим собственным приземлённым интересам. Кроме того, между этими институтами развернулась и вполне определённая конкуренция: за получение бюджетных ресурсов, за определённые целевые группы и так далее.

- Но это же профанация, симуляция бурной деятельности.

- Не совсем. В общем, институты развития, которые были призваны поддерживать инновационное предпринимательство, на мой взгляд, какую-то демонстративную роль сыграли. Но реально на состояние российской экономики и её восприимчивость к инновациям они никак не повлияли.

Я недавно видел статистику (к ней, разумеется, можно относиться, как к любой другой статистике), и эта статистика заключается в том, что в 2000 году у нас было порядка восьми с чем-то процентов инновационной продукции, выпускаемой нашими частными компаниями. Где-то к 2007 – 2008 году доля этой продукции возросла примерно до 9,8%, а к 2013 году, накануне кризиса (более поздних данных, увы, нет), она опять вернулась к тем же самым  восьми процентам. То есть, когда институты развития начинали работать, доля инновационной продукции стремилась к уровню 2000-го года.

Понятно, что не всё здесь связано только с одними институтами развития: они работают в той общей среде, которая создана не ими. Тем не менее, это говорит о том, что деятельность этих институтов не очень эффективна.

- Это ещё мягко сказано.

- Соответственно, сейчас у экспертов, в отличие от меня, включённых в разработку какой-то очередной новой стратегии, появляются разные нехорошие мысли относительно того, что сложившаяся матрица и сложившиеся подходы к целеполаганию, к механизмам создания и запуска этих институтов развития нуждаются в каком-то переосмыслении. Мысль эта, конечно, благая. Только как она будет реализовываться…

- Как обычно в нашем государстве.

- Мне это не очень ясно, поскольку, как мне представляется, в появлении какой-то более реалистической модели государственной политики, обеспечивающей инновационное развитие, никто не заинтересован.

Во-первых, в ней, по большому счету, не заинтересовано высшее руководство. Оно умом-то, может быть, и понимает, что бороды надо брить, а вместо шуб носить камзолы, но это уж больно не хочется. К тому же есть масса серьёзных сиюминутных ограничений, мешающих это сделать.

Во-вторых, есть заинтересованные лоббистские группы, крутящиеся вокруг действующих институтов развития, которые худо – бедно свою кормовую базу нашли и какие-то ресурсы получают. К тому же они наработали схемы реализации этих ресурсов, так что они не заинтересованы в изменении правил игры и появлении каких-то новых институтов.

А в-третьих, самое главное, я не вижу запроса со стороны  того, что за рубежом называют гражданским обществом.

-А оно у нас есть?

- Так я же сказал: со стороны  того, что на Западе называют гражданским обществом. Потому, что у нас не очень понятно, что таковым называть.

Конечно, как и в своё время в Греции, в России всё есть. Есть у нас территории опережающего развития, есть инновационное предпринимательство, есть какие-то зародыши гражданского общества. Но все эти явления носят вполне маргинальный характер: не они определяют общую логику движения и развития системы. Во всяком случае – пока. Поэтому, даже если бы какие-то группы в гражданском обществе появились и предъявили бы запрос на новую политику, то, боюсь, что действующая бюрократия и действующий генералитет институтов развития этого бы не услышали.

- Как-то, Александр Юльевич, мы с Вами всё время приходим к неутешительным выводам.

- Что поделать, Владимир Борисович, лучше говорить печальную правду, чем радостную ложь.

Беседовал Владимир Володин.