Договоримся сразу: купцами мы будем называть всех имеющих свое дело независимо от того владелец он фабрики или владелец кобылы. С полицией все ясно, ну а кто в нашем рассказе воры - судите сами, уважаемый читатель.
Возможно, вольно или невольно события прошлых времен удивительным образом напомнят вам сегодняшний день. Ну, что же, это лишний раз доказывает, что менталитет россиян не меняется со сменой экономических и политических формаций.
Вообще-то связь веков в России на примере милиции - полиции прослеживается очень ярко. Задолго до советских времен Петр I беспощадно боролся с тунеядцами, дав наказ полиции "всех гуляющих и слоняющихся людей хватать, допрашивать и определять на работу". Как в начале XVIII века только что созданная полиция вместе с "птенцами гнезда Петрова" резала боярские бороды и длиннополые кафтаны, так во второй половине ХХ века "люди в синих шинелях" (так в 50-60-х годах образно называли работников милиции) вместе с народными дружинниками укорачивали прически и кромсали на лоскуты сначала зауженные, а затем расклешенные брюки стиляг.
Руководил Петр созданной им полицией просто и эффективно. Бывало, посадит к себе в карету петербургского обер - полицмейстера, кстати, своего бывшего денщика, а затем адъютанта, Антона Девиера и отправляется смотреть порядок в новой столице. Как что не так - палкой по спине. После такой инспекции уже главный полицейский брал в руки трость. А так как в петровом граде к 1720 году насчитывалось всего 10 полицейских офицеров, 20 унтеров и 160 нижних чинов, то доставалось всем.
Верная петровским традициям Екатерина Великая вменяла полиции "вкоренять в сердца обывателей страх божий", и в то же время призывала её действовать "по правилам справедливости, нежели по точной силе законности". Такое разноречие, видимо, смутило полицейские умы на 250 лет вперед. А потому правоохранительные органы в России до сих пор "вкореняют" гражданам с помощью силовой справедливости страх божий перед законом.
Оригинальным способом подстегивал служебное рвение полиции Павел I, заставляя, в случае нераскрытой кражи казенного имущества, возмещать ущерб из своего кармана губернатора и полицмейстера. Учитывая масштабы воровства из государственного кармана в наше время, опыт работы этого императора вполне мог бы пригодиться.
Где-то до середины 60-х годов XIX века за общественным порядком на московских улицах следили весьма колоритные фигуры, так называемые "будочники". Сами будки были двух родов: серые деревянные домики и круглые каменные здания вроде укороченных башен. Внутри будок имелось обычно одно помещение большую часть которого занимала русская печь. Иногда, если будка стояла на бульваре, около нее ставилось нечто вроде заборчика и получался крошечный дворик, в котором мирно хозяйствовала супруга "хожалого" - так иногда в просторечье называли будочника. На веревке сушилось белье, тут же прохаживались куры. Будочники были одеты в серые солдатского сукна казакины, на голове - каска с шишаком. На поясе тесак. При исполнении служебных обязанностей будочник держал в руках алебарду. Это средневековое оружие при всем его грозном и устрашающем виде, особенно издали, было тяжелым и крайне неудобным в обращении и чаще всего находилось не в руках блюстителя порядка, а стояло прислоненным к заборчику. По воспоминаниям современников будочники были грязны, грубы, мрачны и несведущи и выполняли скорее роль живых "пугал", дабы обыватели осознавали на улицах присутствие власти.
До судебной реформы середины 60-х годов XIX века с нарушителями общественного порядка поступали весьма просто. Запьянствовавшие или иным способом провинившиеся кучера, повара, лакеи из крепостных отсылались их господами в полицию, где их в зависимости от письменной просьбы изложенной в прилагаемой записке секли розгами. Также поступали с вольными людьми из мещан и фабричных рабочих. Любопытно, что эти экзекуции одобряли сами провинившиеся, так как подобная расправа освобождала их от судебной волокиты и лишения свободы за незначительные правонарушения. Следует отметить, что подобные наказания зачастую носили публичный характер и вызывали нескрываемое одобрение и интерес обывателей.
Дознание по уголовным делам обычно велось с обязательным рукоприкладством. Более того, драчунам-полицейским народ доверял, не считая их способным к подвоху. И наоборот, как огня боялся вежливых дознавателей которые не опускались до побоев, а старались добиться признания другими способами: кормили селедкой после которой не давали пить. Либо помещали на ночь в кутузки полные клопов, в которых ни один из обвиняемых не мог забыться сном хотя бы на минуту. Таких следователей народ боялся как огня и все старались попасть в другой полицейский участок, где дело вели "правильно", то есть не допускали ничего кроме мордобоя.
В те же годы существовал еще один довольно оригинальный способ наказания за мелкие кражи. Городовой имел полномочия не тащить вора в участок, а рисовал мелом на его спине крест в круге и вручив метлу заставлял мести мостовую тут же на месте преступления. Таких метельщиков особенно было много в праздничные дни когда между толпами гуляющих и делающих покупки обывателей шныряли воры обоего пола иногда шикарно одетые. Городовые, знавшие многих мошенников, в лицо не дремали. И вот эти франты и роскошно одетые дамы с метлами в руках и крестами намалеванными на спинах дорогих одежд особенно вызывали остроты и шутки простолюдинов, устраивающие вокруг них целые гуляния. Всенародное позорище длилось обычно до темноты после чего воров связанных за руки веревкой городовой вел, как на поводке в участок. На другой день они мели мостовую около казенных учреждений данного участка, а к вечеру после работы заносились в списки воров и отпускались по домам. Таким образом "судебный процесс" вместе с отбытие наказания не превышал суток. После того как в 1866 году стали вводиться мировые суды с "культурным" судопроизводством, они показались народу чересчур "канительными".
В иные воскресные дни весной или летом раздавалась по улицам Москвы тревожная барабанная дробь, и любопытным представлялась такая картина: за барабанщиком шел взвод солдат с офицером, за ними пара лошадей тащила выкрашенную в черный цвет платформу, посредине которой на скамье сидели обычно двое или четверо арестантов мужчин ли женщин в серых халатах. На груди у них висели черные дощечки с надписями крупными белыми буквами: "За убийство", "За поджог", "За разбой" и т. п. Рядом с колесницей шел человек в красной рубахе - палач. Это везли на Коровью площадь (в районе нынешней станции метро "Октябрьская") лишенных по суду всех прав состояния преступников приговоренных на каторгу или в Сибирь на поселение для исполнения над ними "обряда гражданской казни". По приезде на площадь преступника вводили на построенный за ночь деревянный эшафот и ставили к столбу. Священник напутствовал его и давал целовать крест, после чего громко читался приговор (если осужденный был дворянин над его головой ломали шпагу). После чего раздавался барабанный бой и арестант приковывался минут на десять к позорному столбу, а собравшиеся вокруг горожане бросали на эшафот медные монеты, предназначавшиеся осужденному и их набиралось порой изрядная сумма. Так вопреки расхожей поговорке про Москву и слезы московский люд выражал жалость хоть и к преступнику, а все же несчастному человеку. Однако сердобольные москвичи часто становились жертвами грабителей особенно на городских окраинах. Там в середине XIX века, по словам современников, масляные фонари горели весьма тускло по причине того, что пожарные в ведении которых они находилось, выделяемое для освещения конопляное масло в основном употребляли с кашей. Поэтому ночью на темных улицах нередки были крики "Караул, грабят". Некоторые храбрецы выбегали из домов на помощь, менее мужественные отворяли форточки и как можно внушительнее и громче кричали "Идем!".
Представьте себе, что нынешний глава нашего государства, читая доклад о числе совершенных и раскрытых преступлений, ставит пометку: "Читал с удовольствием". Невероятно, но факт, в середине ХIХ века в Москве 400 тыс. жителей "совершали" всего 5-6 убийств, 2-3 грабежа, около 400 мошенничеств и порядка 700 краж и все это за ГОД. Две трети преступлений раскрывались. Немудрено, что Николай I получал удовольствие от подобной уголовной статистики.
Но настали новые времена и после отмены крепостного права масса людей устремились в Москву и к началу ХХ века её население выросло до 1 млн. человек. К сожалению, увеличилось и количество "лихих" людей.
Что при царе, что при большевиках, что при демократах власти безуспешно пытались бороться с взяточничеством в полицейско- милицейской среде. Но, как городовые 100 лет назад взимали мзду с мясников на Охотном ряду, так их правнуки "трясут челноков" в Лужниках.
Впрочем, век минувший "подарил" нам факт редкого единения полиции и торговцев. 12 октября 1861 года студенты пришли к зданию московского генерал губернатора с требованием освободить ранее арестованных своих товарищей. Так вот в разгоне манифестации наряду с полицией и конными жандармами, действующими по долгу службы активно участвовали лавочники-охотнорядцы, примкнувшие к этому "мероприятию" так сказать по воле сердца. Острые на язык москвичи окрестили это побоище "Битвой под Дрезденом", так как оно произошло возле гостиницы "Дрезден" на Тверской площади напротив генерал губернаторского дома.
Мизерная зарплата блюстителей порядка всегда была "оправдывающим" фактором их мздоимства. Городовой в 1900 году получал 20 - 27 руб. в месяц в зависимости от выслуги лет. Цены, конечно, тоже были другими: 1 кг. Говядины стоил 21 коп, а картошки 1,5 коп.
Однако когда же правоохранительные органы нашей страны жили на зарплату? Вот что писал современник в начале XX века: "Министерство внутренних дел действительно тепленькое. Неопытные люди диву даются: чины полиции содержание получают не ахти какое, а живут отлично, одеты всегда с иголочки. Приставы - это уже полубоги; вид у них по меньшей мере фельдмаршальский, а апломба, красоты в жестах!... Портные, переплетчики, сапожники - все цехи работают даром на полицию: это уже всероссийский закон - его же не перейдешь!".
Если кто думает, что сто лет назад не было ГАИ, глубоко ошибается. Вот методы работы полиции с таксистами, простите извозчиками сто лет назад. Ежели стоящий на посту городовой замечал за извозчиком малейшее нарушение, например не соблюдалась дистанция в положенные 3 сажени (1 сажень - 2,1 метра) или вместо 2-х, в повозке сидело 3 человека - он доставал свою книжечку и записывал туда номер извозчичьей бляхи, что влекло за собой штраф в 3 рубля. Дабы избежать существенного штрафа извозчик бросал под ноги городовому двугривенный, а то и больше и одновременно кричал: "Берегись!" Городовой понимал условный клич, смотрел под ноги и, узрев монету, незаметно становился на нее сапогом.
До того, как конка а затем трамвай стали вытеснять извозчиков с городских улиц - заработок извозчиков несмотря на всяческие поборы был весьма неплохой. К началу ХХ века в Санкт - Петербурге насчитывалось порядка 20 тысяч извозчиков. В Питере городские улицы, содержались в хорошем состоянии. В Москве же, как писал современник "грязи и навозу на улицах, особенно весной и осенью было весьма достаточно так что пешеходы теряли в грязи галоши, а иной раз нанимали извозчика специально для переправы на другую сторону площади".
Связь времен отчетливо прослеживается на примере мелкого хулиганства, коим является любовь россиян расписывать стены в общественных местах. Сто пятьдесят лет назад полиция охраняла территорию, прилегающую к Кремлю не так тщательно как в наши дни и расположенный в Александровском саду знаменитый грот (существующий и ныне) был весь покрыт надписями и стихотворениями, как тактично писал современник "очень плохого содержания".
В предыдущем номере нашего журнала мы рассказывали, как многие богатые купцы завещали свои состояния на "богоугодные дела": строительство больниц, приютов, церквей. Но были примеры и другого рода. В начале XIX века на Лазаревском кладбище в Москве на могиле купца Сандунова и его жены появилось оригинальное надгробие: с литого металлического креста спускались две соединенные жалом змеи. На могильной плите надпись: "Отцу и матери от сына". Дело в том, что вышеназванный купец имел сына - беспутного кутилу и растратчика отцовского состояния. Купец и купчиха были весьма скупы и решили его наказать. Сандунов умер, хоронила его жена. В скорости и она отдала богу душу. Приехал сын в отчий дом, но ни денег, ни драгоценностей не нашел. Обвинили прислугу, но денег так и не нашли. Тогда решился он на крайнее средство - добился сложнейшего для того времени разрешения вскрыть могилу родителей. В гробу папаши оказалось запрятано все семейное богатство. Обиженный наследник, посчитал, что две змеи на могиле - достойная месть отцу с матерью.
Пройдемся по московским улицам конца XIX века и почитаем вывески - загляденье! (Орфография сохранена.)
- Буфетчик кондитер - с накрышкой зала под скатерти, мельхивор и всякую посуду на своих столах под двести и более персон гостей. Справляет купеческия уважаемые свадьбы балы и почтенные поминки. Здесь же спросить тапера, военного генерала и оркестру скрипок господина Брабанца. Люди во фраках, чулках и по всякому положению.
Поясним смысл рекламного шедевра относящегося к 70-м годам уже позапрошлого века. Мельхивор - это, безусловно, мельхиор; люди во фраках и чулках - официанты. Военный генерал - отставной генерал обязательно в мундире и при всех орденах, которого тщеславные купцы приглашали за плату на различные торжества, выдавая его за близкого знакомого. Но случались и совсем анекдотические моменты. Не всегда удавалось найти вместо генерала хотя бы капитана второго ранга, как у классика, и на роль почетного гостя приглашался либо отставной поручик, либо вообще артист, разумеется, в бутафорском одеянии. В описываемое время в г. Иваново-Вознесенске играли купеческую свадьбу, на которой присутствовал "родственник-генерал", украшенный пятью (!) огромными блестящими звездами персидского (!) ордена "Льва и Солнца". Рядом с ним на особой подушке лежали не поместившиеся на груди и животе столь же бутафорские награды. Сей "генерал" был выписан на гастроли из столицы и ему были устроены помпезные встречи и проводы на вокзале с участием делегации с иконой и хлебом солью, военного оркестра, нарядов полиции, пожарных и бенгальского огня. Смотреть на "генерала" сбежалось полгорода, а купцы - конкуренты устроителя свадьбы потеряли от досады и зависти головы. Кстати "генерал" войдя в роль, счел себя обиженным платой и письменно требовал с купца дополнительное вознаграждение. Каково и было ему вручено из опасения скандала и огласки.
Но вернемся к вывескам. Вот еще шедевры:
- "Шашлычный мастер из молодого карачаевского барашка с кахетинским вином. Соломон"
- "Парижский парикмахер Пьер Мусатов из Лондона Стрижка, брижка и завивка."
- "Кислощевое заведение с газировкой фрухтовой воды. К. Панкратов". Напомним, что кислыми щами на Руси называли особый сорт ядреного кваса.
- "Бюро похоронных и свадебных процессий. Ядрейкин средний".
- "Кролики, белки, куры и прочие певчие птицы".
- "Выгребной и ретирадный обоз В. Н. Розова Исполнение аккуратное и срочное".
Надо сказать, что два года назад в Москве прошел незамеченным столетней юбилей знаменательного события. В 1899 году в первопрестольной была построена канализация. О том, что это событие было далеко не тривиальным, свидетельствует запись в дневнике князя М.В. Голицына: "На мою долю выпало пережить во главе городского управления одну из патетических минут его - открытие канализации. Это такая операция, перед которой все прочее бледнеет". Пафос такой записи не случаен. По свидетельству М. Е. Салтыкова-Щедрина в Москве всегда дурно пахло, "даже на главных улицах вонь стояла коромыслом". Источником зловония в Москве были не только дворы, не имевшие зачастую выгребных ям, но и многочисленные обозы нечистот, состоявшие часто из ничем не покрытых, расплескивавших при движении свое содержимое кадок из которых торчали ручки высоких черпаков.
Торговля была сосредоточена в частных руках за исключением продажи водки, которая являлась царской монополией. Существовали специальные казенные винные лавки - "казенки". Помещались они на тихих улочках вдали от церквей и учебных заведений - этого требовали полицейские правила. Водка продавалась двух сортов, которые различались цветом сургуча, которым заливались пробки. Более дешевая, с "красной головкой", стоила 40 коп. Бутылка водки (0,6 литра) высшего сорта, с "белой головкой", - 60 коп. (Цена на 1910 год.) Продавались также "сотки" (120 грамм) и "мерзавчики" (60 грамм). Деньги в лавке принимала женщина, обычно вдова мелкого чиновника, зато бутылку выдавал здоровенный "бугай", который при случае мог "успокоить" любого алкаша. Вся стена около таких "казенок" были в красных отметинах. Обычно народ победнее, купив дешевую "красную головку" выйдя на улицу, отбивал о стену сургуч, ударом ладони выбивал картонную пробку и тут же обычно из горла выпивал бутылку. Закуска приносилась с собой либо покупалась у тут же стоящих торговок. Особенно колоритны были эти бабы зимой, когда в своих толстых юбках сидели на чугунках с картошкой заменяя собой термос и одновременно греясь в трескучий мороз. Полицейские разгоняли такие компании от винных лавок, но особого рвения не проявляли, так как всегда получали "свою дозу" от завсегдатаев "казенки".
Однако, наряду с водкой, национальным русским напитком по праву считается чай. Впервые чай на Руси появился еще при первом Романове - Михаиле Федоровиче. При Петре I за чаем в Китай была послана специальная экспедиция купцов. Правда, поначалу многие баре прослышав про новый модный напиток не знали что делать с диковинными сушеными листиками и случались весьма конфузные моменты:
"Раз прислал мне барин чаю и велел его сварить,
А я отроду не знаю, как проклятый чай варить.
Взял тогда, налил водички, всыпал чай я весь в горшок
И приправил перцу, луку, да петрушки корешок...
Попробовав приготовленный таким образом напиток хозяин поколотил глупого слугу, не объяснив ошибку.
"И наказанный крестьянин долго думал удивляясь,
Чем же мог не угодить...
А потом то догадался, что забыл он посолить..."
Купцы чай любили. Моя покойная бабушка, ровесница века, рассказывала, что когда она была девчонкой у них регулярно останавливался купец-татарин приезжавший на ярмарку в село Шереметьевка. (Сейчас это Нижнекамский район Татарии.) Закончив торговый день, он приходил в дом, обязательно давал каждому ребенку (а их было 11 душ) по гостинцу: пряник или конфетку. Далее шел в баню, после чего приказывал хозяйке: "Тетка Марья самовар ставь". Моя прабабушка ставила на стол ведерный самовар. Купец сам заваривал чай в маленьком чайничке, клал на стол рядом с собой каравай ситного хлеба, наколотый сахар. Расстегивал ворот рубахи, вешал на шею полотенце. Отрезал кусок от каравая, наливал чай сначала в чашку из нее в блюдце. После каждой чашки татарин утирался полотенцем и ослаблял поясной ремень, приговаривая улыбаясь: "Подпояском отпускам, еще одну чашку пускам". Чаепитие продолжалось несколько часов, до полного опустошения самовара. Куда там японцам с их чайной церемонией.
Но не все купцы после трудов праведных довольствовались чаем. Вот как праздновали в ресторане окончание торгов на нижегородской ярмарке воротилы тогдашнего бизнеса. Заказывали блюдо не входившее в меню под названием "шансонетка с гарниром". В обеденный зал на специальном огромном подносе среди цветов и холодных закусок вносили обнаженную "даму" ангажированную в ближайшем дорогом публичном доме. Под гром оркестра купцы засыпали "Венеру" деньгами, поливали вином... в общем выражаясь современным языком оттягивались по полной программе. Еще одна дикарская забава называлась "аквариум". В выдвинутый на середину зала рояль наливали несколько ящиков шампанского и запускали мелких рыбешек, причем тапер должен был играть при этом бравурный марш.
Сейчас уже никто не скажет, когда появилась поговорка: "Не обманешь, не продашь", но в этом деле отечественные торговцы добились небывалого искусства. "В торговле без обмана и нельзя... Душа не стерпит! От одного - грош, от другого два, так и идет сыздавна. Продавца у нас пять лет такому делу учат", философствовал неизвестный приказчик сто лет назад. Приемы обвеса и обмера, например облегченные гири существуют в арсенале продавцов и поныне. А вот любопытный пример "работы" лошадиных барышников. Хворую лошадь три-четыре дня выдерживали в темной конюшне. После чего выводили и показывали потенциальному покупателю. Увидев после тьмы долгожданный свет даже больная кляча резвилась, ржала и била копытом, как рысистый жеребец. Кстати особенно нечистых на руку торгашей наделяли обидным прозвищем "жеребцовый доильщик".
Вот так и жили наши пра - пра... Не все, конечно, было так весело, но между прочим к 1917 году Россия была единственной из участвующих в I мировой войне государств в которой не вводилась карточная система на продукты питания и промышленные товары. Но тут пришел ГЕГЕМОН, но... это уже совсем другая история.