В последнее время идет оживленная полемика о современном состоянии российского предпринимательства и его дальнейшего развития. Мы попросили поделиться своим мнением по этому вопросу известного эксперта заместителя генерального директора ОАО «Межведомственный аналитический центр» Юрия Вячеславовича Симачева.

- Юрий Вячеславович, основной мой вопрос: в последнее время одно за другим появляются экспертные заключения, и ВШЭ, и РЭШ, и кого угодно, говорящие практически об одном – о том, что принятые президентом и правительство планы экономического развития нереальны. Они просто невыполнимы.
Что это у нас, с Вашей точки зрения, происходит?

- Насколько я знаю, по крайней мере, по докладу Высшей школы экономики, коллеги говорят не о том, что эти планы не реалистичны. Они акцентируют наше внимание на том, что этим планам не суждено сбыться, если правительство не переосмыслит свои приоритеты. Например, в этом докладе основной акцент сделан на том, что мы нуждаемся в качественном реформировании институтов, поскольку без него у нас совсем мало шансов на темпы роста, необходимые для решения социальных задач и задач экономического развития.

- Но это ведь абсолютно верная точка зрения.

- Это действительно так. Сейчас основная проблема та, от которой все долго отмахивались. У нас всегда вытаскивали экономику крупные компании, субъекты естественных монополий, традиционные сектора, экспортеры нефти и газа. Поэтому то, что делалось в плане улучшения инвестиционного климата, было чем-то второстепенным. Существовало мнение, что этим тоже надо заниматься, но главное – другое. А создание рыночной среды и реформирование институтов требует очень жестких мер.
Вот у нас так: экономика строится рыночная, институты – рыночные, а действия по формированию этих рыночных институтов – жесткие, достаточно директивные. И нужны они и в техническом регулировании, и в целом ряде других моментов.

- То есть нормальная модернизация должна быть авторитарной?

- Видите ли, за всеми несовершенными, с нашей точки зрения, институтами стоят уже сложившиеся традиционные группы интересов. И им неинтересно, чтобы что-то менялось. Поэтому они во многих случаях препятствуют каким-то существенным изменениям правил, сложившихся на рынке. Правилам, в соответствии с которыми перераспределяется рента.
Хотя, конечно, часть представителей этих групп интересов понимает, что, если не будет достаточно быстрого дальнейшего экономического роста, то к их бизнесу будет предъявляться все больше и больше поведенческих требований. И ренты уже не будет им хватать. Дело в том, что во многих случаях приходится принимать непопулярные решения. Я бы сказал: «развилочные» решения. Решения, у которых всегда есть определенный баланс плюсов и минусов. Таких решений, после принятия которых все будут счастливы и благодарны, при проведении модернизации просто нет.
Нужны жесткие решения. Решения, когда политик должен четко понимать: я выбрал именно это. А иногда и признавать то, что раньше он был неправ, а сейчас прав.
В чем я вижу самую главную нашу беду?

- В том, что мы не признаем ошибок?

- Да, никто о них ни разу не сказал. В чем они сильны и замечательны, мы можем слушать постоянно, но хоть бы кто-то из них сказал: а тогда-то я был неправ. Я ошибался. Я рассчитывал на то-то и на то-то, а получилось по-другому.
И это – на любом уровне. На уровне тех же министерств. У нас сложилась какая-то среда, неблагоприятная для признания своих ошибок. А если не признаются свои ошибки, если искренне не признаются удачи коллег, то нет нормальной благоприятной почвы для извлечения уроков. А что значит – мы не извлекаем уроки? Мы живем в режиме экспериментов, и это правильно. Нельзя просто переносить зарубежный опыт: надо посмотреть, как он здесь работает, все подстроить. И экспериментов много, они все очень интересны, с очень интересными результатами. Но уроки на будущее из них не извлекаются. И получается, что эксперименты представляют больше научный, а не практический интерес. Вот в чем проблема.
Очень важно, чтобы имитация кипучей деятельности не сбивала с реальной оценки ситуации. Необходимо четко понимать: происходит что-то, или нет. А любовь к парадным рапортам – это нехорошо. Очернительство – это тоже очень плохо.
Мы проводили специальный опрос, и в результате получилось, что плохие слухи распространяются быстрее и дальше, чем хорошие.

- Конечно!

- Это – беда и проблема государства: оно не хочет достаточно четко и аргументировано разъяснять, что было хорошо, а что было плохо. Обязательно должно быть такое объяснение. Иначе вообще получается, что все плохо и никаких позитивных изменений нет. А они есть. Вот мы смотрели, как оценивают руководители предприятий различные механизмы стимулирования, в частности налоговые стимулы для инноваций. И получилось: те, кто ими не пользовались, считают, что рисков больше, в частности рисков дополнительных налоговых проверок. А те, кто пользовался этим, оценивают существующие риски ниже. Те, у кого не было такой практики представляют ситуацию гораздо хуже, тех, у кого такая практика была.
Аналогичным образом в свое время мы наблюдали ситуацию, связанную с оценкой арбитражных судов. Те, у кого не было практики, связанной с арбитражными судами, оценивали их деятельность хуже, чем те, у кого такая практика была.
А ведь все это сдерживает и использование, и расширение спроса на цивилизованные инструменты и приход к этим инструментам тех, кто этого действительно заслуживает. Ведь есть проблема и в том, что за той же поддержкой ходят одни и те же, причем далеко не всегда хорошие компании.
На нынешнем этапе, я считаю, вся поддержка должна быть смещена на динамичный рост, на развитие. У нас же, к сожалению, главный акцент делается сейчас …

- На спасении неэффективных производств.

- Во всяком случае, не на поддержку самых передовых из них.
Хотя мы постоянно и говорим об инновациях, у меня впечатление, что крупный бизнес относится ко всему этому формально. Сказали, что надо заниматься инновациями, давайте быстренько составим стратегии инновационной деятельности, введем пост заместителя председателя Совета директоров компании по инновациям. И они начинают трансформировать свою инновационную систему на потребу тому, как это себе представляют чиновники. И эта система еще в большей степени начинает уходить от нормальных связей с рыночной экономикой. И начинает еще хуже чувствовать те слабенькие сигналы, которые подаются рынком.
Проблема крупных компаний в их слабой инновационной восприимчивости. И это уже – проблема их внутреннего устройства. Как у них устроена система управления, как у них выстроена мотивация, какие у них интересы.
А тут приходит государство и говорит: вам надо сделать это, вам надо сделать то, и тогда вы у меня будете хорошими. Это – сильный и громкий сигнал, и на его фоне теряются менее слышные сигналы рынка, к которым, на самом деле, должен быть очень чутким наш бизнес.

- Юрий Вячеславович, давайте скажем честно: крупные корпорации по сути своей не очень поворотливы.

- Да, они, конечно, не очень поворотливые, но, понятно, что у них большей частью процессные инновации – продуктовые инновации такие крупные компании не могут осуществлять слишком быстро. Это вполне естественно.

- Разумеется.

- Но при этом, безусловно, инвестиционно активны те из них, которые работают в условиях рыночной конкуренции с иностранными компаниями. Вот с теми, которые являются субъектами естественных монополий, все гораздо сложнее.
Но давайте забудем про крупные компании, поскольку дела там обстоят относительно нормально. Могли бы быть лучше, но в тех условиях, которые есть сейчас, это относительно нормально.
Основная проблема в том, что у нас нет заметного драйва к созданию новых бизнесов. У нас нет заметных решительных изменений с приходом иностранных инвесторов.
Можно, конечно, ссылаться на кризисную обстановку в мире, но на нее можно ссылаться до бесконечности.
Наконец, у нас нет заметного роста средних компаний. Эксперты постоянно рассказывают друг другу про «газели»: вот одна компания быстро росла, вот другая быстро росла. Куда они потом исчезли? Во что они потом превратились? И почему вклад роста средних компаний в общий экономический рос пока ограничен? Вот это – принципиальные вопросы.

- По-моему, вопрос, куда исчезают так называемые «газели», действительно, интересен и важен. Например, президент нашего института Александр Юльевич Чепуренко не устает повторять, что именно поддержка таких компаний является важнейшей формой развития малого и среднего бизнеса.

- Мне кажется, что это, во-первых, связано с ориентацией таких фирм на нишевые рынки. И вот есть у них какая-то ниша. Пока они ее не заполнили, они быстро растут. Это – эксплуатация неразвитости внутреннего рынка, где есть отдельные свободные ниши. Но через какое-то время ниша заполняется, более того, эти компании могут оказаться вытеснены из своих ниш более удачливыми конкурентами. Во-вторых, это, конечно, существование, я бы сказал, четкого барьера. Как только компания становится крупной, как только она становится интересной, сразу находятся желающие в этом бизнесе тоже как-то поучаствовать, или как-то использовать его в своих целях. К сожалению, государство пока не создало барьера для такого поведения. В результате у нас нет нормального цивилизованного рынка слияний и поглощений в сегменте среднего бизнеса. В том самом сегменте, где как раз и осуществляются инновации. Ведь, если есть возможность достаточно экономично захватить компанию, то зачем официально покупать пакет ее акций, тем более, когда у собственников этой компании нет интереса расти, нет интереса капитализировать свою собственность. Здесь может быть много соображений. И хотя это – не доминирующая линия поведения, но, к сожалению, процесс приобретения должен быть динамичным и быстрым. В этом интерес многих собственников средних высокотехнологичных компаний: развиться, чтобы через некоторое время свою компанию кому-то выгодно продать.

Окончание следует

Беседовал Владимир Володин