18 и 19 января интернет-издание «Газета. Ru» опубликовала две части статьи главного редактора журнала «Мировая экономика и международные отношения» Андрея Рябова «Могущество и беспомощность «бензинового государства»:
«В последний год термин «бензиновое государство» (обратный перевод с английского «the petrol state») применительно к современной российской экономике, реже – к общественной системе, прочно вошел в отечественный политический лексикон. Правда, совсем недавно ему нашли благозвучный синоним, в большей степени соответствующий претензиям нашей страны на международной арене – «великая энергетическая держава». Сути проблемы это не меняет. В самом общем смысле «бензиновое государство» предполагает критическую зависимость экономики страны от добычи и экспорта нефти (1).
…«Оптимисты» полагают, что это естественная стадия в развитии нашей страны, за которой неизбежно начнется стремительная модернизация ее экономики и социальной сферы. Возникнут новые передовые отрасли, будут созданы современные системы образования, науки и здравоохранения. Весь вопрос во времени. Как только государство подкопит за счет экспорта энергоносителей необходимые ресурсы – тогда и начнется всестороннее преобразование России.
К «оптимистам» тесно примыкают, назовем их условно, «рационалисты». Они хотя и признают, что «бензиновое государство» для России – это вовсе не наивысшее достижение социально-экономического прогресса, но при этом все же исходят из предположения, что на данном этапе «иного не дано» И потому надо смириться с наступившей реальностью, не предъявлять к ней явно завышенных требований. В конечном итоге нужно надеяться, что в будущем все образуется к лучшему само собой.
«Пессимисты» же, напротив, полагают, что политика, уповающая лишь на возрастающую энергетическую мощь «бензинового государства», неизбежно приведет российскую социально-экономическую систему к краху, подобно тому, как кризис нефтяной экономики в 80-е гг. прошлого века обусловил коллапс Советского Союза. В упрощенном виде данная позиция сводится к утверждению о том, что как только цены на нефть и газ пойдут вниз, Россию постигнет экономическое и политическое фиаско.
…«Бензиновое государство» – это не только упомянутая выше экономическая модель, государственный механизм, оберегающий и укрепляющий эту модель, но и организованная определенным образом система общественных отношений, иерархия социальных групп. Согласно оценкам экономистов, в современной России государство, экономика которого базируется на экспорте энергоносителей, может обеспечить нормальный «западноевропейский» уровень жизни не более чем 50 миллионам своих граждан. Социальные группы, являющиеся бенефициантами данной системы, представлены не только теми слоями, кто непосредственно вовлечен в процесс добычи, первичной переработки и транспортировки энергоносителей. Это и те, кто заняты в разветвленном финансово-юридическом секторе, обслуживающем нефтегазовые потоки и ориентированном на то, чтобы вслед за ними в западные банки текли не менее мощные валютные потоки. Это и люди, работающие в хорошо отстроенной пропагандистской машине, главная задача которой состоит в том, чтобы убедить сограждан: российское «бензиновое государство» – как минимум ничуть не хуже современных развитых демократий. Это и многочисленная российская государственная бюрократия, играющая ключевую роль в распределении («распиле» – на современном жаргоне) постоянно растущего на нефтегазовых деньгах бюджетного пирога.
…Остальные же более чем 90 миллионов, кто не имеет такого доступа (в первую очередь многочисленные отряды бюджетников и пенсионеров) вынуждены жить не просто в условиях другой экономики, но и в ином социальном пространстве. Особенно это касается жителей средних и малых городов.
Казалось бы, почему в таком случае между бенефициантами «бензинового государства» и его «аутсайдерами» не возможен компромисс на основе более справедливого распределения доходов от экспорта энергоносителей?
…В первую очередь потому, что подобная ментальность верхов сама является производной от утвердившегося в ходе посткоммунистической трансформации России определенного социального порядка.
Во-первых, современные российские элиты, прежде всего деловые и бюрократические, сформировались в условиях ограниченной конкуренции, при активном участии государства и протекционизме с его стороны.
Переход к иной модели социальных отношений неизбежно потребует от верхов освоения иных методов общественного доминирования. А это связано с риском утраты нынешних позиций.
Рисковать же ради стратегической перспективы российские элиты, привыкшие действовать в режиме решения краткосрочных задач, не привыкли – не готовы.
Во-вторых, в силу стечения различных факторов «бензиновое государство» сложилось в России в тот момент ее современной истории, когда интерес массовых слоев населения к политике и политическому участию существенно снизился. Общество предпочло полностью делегировать свое право участвовать в принятии решений президенту, а запрос на оппозиционную деятельность резко снизился. В этих условиях автономность верхов от населения значительно укрепилась. А если политическая воля верхов никоим образом не ограничивается обществом, не имеет противовеса в его лице, у элит неизбежно угасает мотивация к компромиссам и уступкам.
…Как бы ни доказывали апологеты нынешней социально-экономической политики, проводимой российскими властями, что она якобы нацелена на осуществление модернизации страны, на самом деле все обстоит иначе.
Для «бензинового государства» реформы – это не средство перехода к более высоким формам социальной и экономической организации общества, а, прежде всего инструмент оптимизации существующей системы, избавления ее от всего лишнего, обременяющего.
Аксиомой является утверждение, что главным критерием постиндустриальной модернизации может быть лишь развитие и повышение качества человеческого капитала – задача, в принципе не реализуемая без расширения доступа массовых слоев населения к достижениям современной цивилизации в области образования, науки, здравоохранения. Но российские социальные реформы, по большому счету, преследуют совершенно иные цели – снижение бюджетной нагрузки. При этом другие возможные последствия этих реформ, в том числе и то, что значительные слои населения не приобретут, а утратят доступ к благам современной цивилизации, станут маргиналами, разработчиков преобразований особенно не волнуют. Так, произошло со знаменитым законом №122 о монетизации льгот в его изначальной редакции, когда миллионы пенсионеров и других категорий льготников разом были ограничены в возможности получения необходимых лекарств, передвижения по стране и в пределах своих населенных пунктов в виду явной недостаточности выделенных государством компенсационных средств. Лишь активные протесты льготников вынудили правительство смягчить первоначальный вариант реформы, сохранить некоторые натуральные льготы и выделить дополнительные средства на выплаты компенсации за их отмену. Но одновременно пришлось отступить от целей оптимизации: желаемого сокращения бюджетных расходов на социальное вспомоществование так и не произошло.
Те же оптимизаторские подходы намечается осуществить и в ходе реформы здравоохранения. Очевидно, что реализация одной из основных задач реформы, заключающейся в развитии системы медицинского обслуживания населения с преимущественной опорой на врачей общего профиля, для основной массы населения обернется лишь ухудшением качества медицинской помощи.
…Те же цели оптимизации прослеживаются и в предварительных планах реформы образования. Во-первых, экономике «бензинового государства» требуются кадры с высшим образованием лишь для ограниченного круга специальностей. Отсюда вытекает стойкое стремление руководящих инстанций сократить количество вузов, в том числе и путем объединения многих из них (чего стоила, например, идея министра образования и науки Андрея Фурсенко создать в Красноярске на базе всех высших учебных заведений города одно!), уменьшить количество выпускающих специальностей. Во-вторых, красной нитью через эти планы проходит идея коммерциализации образования, включая даже общеобразовательную школу (предложение того же министерства о том, чтобы финансирование школ должно происходить в том числе и за счет спонсорских взносов родителей).
…В-третьих, в планах реформы предполагается обособить систему образования для элиты, в том числе и по такому важному критерию, как призыв выпускников на службу в армию.
…Истинные цели реформы отечественной науки, по мнению многих специалистов, диктуются вовсе не заботой о повышении ее эффективности, а стремлением поскорее под предлогом сокращения бюджетных расходов ввести в коммерческий оборот огромную собственность Российской академии наук. В принципе, эти и близкие им планы социальных реформ разрабатывались, начиная уже с 90-х гг. Однако в силу упомянутых выше причин власти не решились начать их в тот период. В стране существовали влиятельные оппозиционные силы, да и позиции новых постсоветских элит не выглядели столь уж устойчивыми.
Помимо задач оптимизации, реформы в условиях «бензинового государства» в современной России преследуют еще одну важную цель – перераспределения.
В принципе в этой модели нет ничего нового. Она хорошо известна, например, по опыту ряда арабских стран, осуществлявших переход от этатистских в той или иной степени экономических систем к более свободным рыночным (Алжир, Тунис, Египет). …В перечисленных арабских странах либерализация экономической жизни происходила в обстановке непрозрачности их политических и экономических систем, при отсутствии институтов общественного контроля за деятельностью власти.
В таких условиях либеральные социально-экономические реформы неизбежно становятся инструментом не модернизации, а перераспределения собственности, прежде всего, в интересах тех, кто находится у власти или тесно связан с нею.
…Постиндустриальные модернизации не могут быть успешными, если они основываются на принципе отъема средств у одной части населения в пользу другой.
Результативность таких модернизаций достигается только в том случае, если они сопровождаются подъемом уровня и качества жизни большинства населения. Однако «бензиновое государство», являясь государством «не для всех», неминуемо воспроизводит логику прежних схем и концепций, которые использовались при осуществлении индустриальных модернизаций.
…Осуществление долгосрочной стратегии реформ, которые грозят массовым общественным слоям новыми значительными социальными издержками и утратой достигнутого уровня материального благосостояния, помимо целей оптимизации, решают и другую, не менее важную для «бензинового государства» задачу сдерживания социальной динамики. Ее политический смысл, вопреки кажущейся неочевидности, на самом деле представляется вполне определенным.
Общество, постоянно боящееся потерять достигнутое после более чем десяти трудных лет приспособления к новым социальным порядкам, никогда не будет предъявлять элитам высоких требований.
Озабоченное задачами адаптации к постоянно меняющимся правилам игры, оно не сумеет на массовом уровне выстраивать долгосрочные социальные стратегии и, стало быть, остро ставить вопрос об эффективности власти. А значит, правящим элитам можно будет не волноваться по поводу перспектив появления конкурентов, претендующих на занимаемые ими доминирующие позиции.
…В современном обществе источником постоянно растущих его притязаний и, естественно, социальной динамики является средний класс.
Поэтому «бензиновое государство» готово допустить рост благосостояния и социальных амбиций только тех его групп, деятельность которых является критически важной для поддержания в нормальном состоянии нашего petrol state. Остальные же группы, по социально-профессиональным и идеологическим критериям не могущие претендовать на вхождение в число бенефициантов «бензинового государства», сталкиваются с ростом стоимости жизни, ограничивающим уровень их притязаний, и, пожалуй, самое главное, с закрытием для себя каналов вертикальной мобильности. В этом кардинальное отличие положения среднего класса при «бензиновом государстве», не заинтересованном по большому счету в его развитии и процветании, от тех позиций, которые этот класс занимал в обществе в 90-е годы прошлого века. Тогда еще неокрепшие и не уверенные в своих силах новые элиты, всерьез опасавшиеся угрозы коммунистической реставрации, остро нуждались в массовой политической поддержке, которую мог оказать им только нарождавшийся средний класс. Поэтому объективно в то время элиты были заинтересованы в его численном росте и улучшении благосостояния. В условиях «бензинового государства», в котором прочности позиций элит уже всерьез ничего не угрожает, надобность в среднем классе как в важном в социальном и политическом отношениях партнере элит отпала.
…Таким образом, с точки зрения элит нашего petrol state идеальной была бы такая социальная структура общества, при которой безраздельно доминировало бы глубоко интегрированное в мировую элиту несменяемое меньшинство.
В целом лояльно относящиеся к его господству наиболее массовые по численности группы на нижних этажах социальной лестницы перманентно пребывали бы в процессе адаптации к меняющимся условиям, а между ними находился бы небольшой в количественном плане и ни на что не влияющий средний класс. Подобные социальные структуры характерны для многих стран Латинской Америки второго-третьего эшелона развития (типа Боливии или Перу). Эти структуры отличает устойчивость, а общества, существующие на их основе, – стабильная неспособность к внутренней эволюции.
…Инструментально эффективная защита «бензиновым государством» своих интересов осуществима лишь при значительном укреплении роли и влияния в обществе государственной бюрократии.
…Осуществляемое государственной бюрократией усиление социального контроля и социальной селекции по всем линиям само по себе способствует внутренней консолидации и укреплению «бензинового государства».
При этом бюрократия выражает как общие интересы бенефициантов petrol state, так и свои собственные, корпоративные. Формы же социального контроля, как уже говорилось, могут быть самыми разнообразными – от ужесточения правил ремонта частных квартир до большей формализации требований к результатам деятельности ученых, работающих в системе институтов Российской академии наук. Централизация различных ресурсов в руках государства позволяет в случае необходимости использовать отклонения, допускаемые частными лицами от этих правил и требований, в качестве оснований для решения возникающих проблем в нужном для бюрократической машины ключе. А граждане при этом получают все более определенные сигналы, что пределы их свободы (в широком понимании этого слова) в возрастающей степени регламентируются государством.
…Институты социального контроля эффективно используются и в политической сфере. Важная роль в этом принадлежит партии власти – «Единой России». В предшествующий период посткоммунистической истории этот институт играл весьма скромную роль – группы поддержки законодательных инициатив президента и правительства в представительных органах власти.
Теперь он, так и не став одним из реальных центров принятия решений, начал выполнять важные для «бензинового государства» функции социального контроля, более широкие по охвату, чем простое голосование за правительственные законопроекты в парламенте 90-х годов.
…Важнейшей мотивацией, двигавшей устремлениями новых российских элит с самого начала посткоммунистической трансформации в России, было их намерение поскорее интегрироваться в глобальную элиту, но не в качестве бедных родственников, как, скажем, новоиспеченные правящие круги восточноевропейских стран, бывших союзников СССР, а в роли полноправных участников мирового клуба избранных. Эту задачу, да и то не в полном объеме удалось решить только в период утверждения в России «бензинового государства». В данное время наша страна в связи с резким возрастанием спроса на энергоносители превратилась в одного из ключевых на планете держателей глобальных ресурсов, от поведения которых в немалой степени зависят перспективы мировой экономики. Разумеется, поскольку внутри страны эти ресурсы оказались под контролем узкой по составу и пользующейся значительной автономией от общества элитой, у обладателей таких богатств в сложившихся условиях возникло вполне естественное желание не допустить к распоряжению ими кого-либо еще.
Применительно к ситуации внутри страны это означает, что появился еще один важный аргумент в пользу политики сдерживания социальной динамики и сохранения консервативной структуры общественных отношений.
Что же касается формы собственности на глобальные ресурсы, то относительно перспектив «бензинового государства» этот вопрос не имеет принципиального значения.
«Бензиновое государство» ориентировано преимущественно на самосохранение и потому, стремясь минимизировать риски везде, где это возможно, препятствует попыткам инновации.

…Перспективы «бензинового государства», его устойчивость в плане растянутой во времени стагнации в решающей степени будут зависеть от того, как станет складываться баланс между стремлением его элит к дальнейшей оптимизации системы и желаниями патерналистски ориентированных слоев получить от власти побольше социальных преференций. На протяжении всей посткоммунистической истории России борьба вокруг этой проблемы обусловила цикличный характер российского политического процесса. Попытки радикальных реформ сменялись более умеренной, социально ориентированной политикой, в процессе реализации которой необходимые структурные преобразования так и не осуществлялись, зато по мере возможностей федерального бюджета и в зависимости от степени важности возникавших проблем увеличивались социальные расходы государства. Судя по всему, эта цикличность продолжится и впредь.
Если же российская власть действительно попытается разработать и осуществить модернизационный проект для России, то она должна четко представлять себе, что реализация такого проекта в принципе возможна не на базе «бензинового государства», а лишь при условии его демонтажа и преодоления созданной им общественной системы».
После изложения очень большой по объему стати Андрея Рябова мы обратимся к двум материалам газеты «Коммерсантъ». 3 февраля там была опубликована статья ведущего экономиста компании «Тройка Диалог» Евгения Гавриленкова «Между фабрикой и печатным станком»:
«…Развитие всей мировой экономики в последние годы сильно зависело от бюджетной и монетарной политики нескольких развитых стран. Чтобы избежать угрозы дефляции и, как следствие, стагнации американской экономики, Федеральная резервная система, следуя классическим рецептам, поэтапно снизила учетную ставку до 1% годовых. В надежде стимулировать экономическую активность понизил процентную ставку и Европейский центральный банк (она до настоящего времени остается на уровне 2% годовых, в то время как ФРС уже вернула ставку на уровень 4,5%). Параллельно и США, и Европа существенно увеличили дефициты своих бюджетов.
В результате угроза дефляции в США действительно миновала, а рост экономики удавалось поддерживать на достаточно высоком уровне. В меньшей степени можно говорить об успешности макроэкономической политики в Европе. Вместе с тем эти меры имели весьма серьезные глобальные последствия. Дефицитные бюджеты и мягкая денежная политика в США и Европе привели к тому, что мировая ликвидность (денежная масса) росла гораздо более высокими темпами, чем раньше. Крупным поставщиком «избыточной» ликвидности остается и Япония.
…Быстрый рост денежной массы не привел к серьезной инфляции, поскольку существенная часть «избыточной» ликвидности концентрировалась среди относительно узкого круга экономических агентов, которые значительную часть этих денег инвестировали на развивающихся рынках. Инфляция на потребительских рынках развитых стран была невысокой еще и потому, что эти рынки заполнялись дешевой продукцией из развивающихся стран, прежде всего из Китая. На фоне дешевых мировых денег ускоренно росли сбережения, причем в разных видах активов – акциях, недвижимости, тезаврировались в ценных металлах. Неудивительно, что цены на эти активы в последние годы росли высокими темпами. В целом можно сказать, что Китай и ряд других стран Азии стали мировой фабрикой, а развитые страны мира – мировым печатным станком.
Быстрое расширение ликвидности в итоге способствовало и росту цен на ряд биржевых товаров, включая нефть.
…Таким образом, существенная часть дешевых мировых денег оказалась направлена не только на решение локальных экономических проблем (угроза дефляции в США и стимулирование роста в Европе), но и вышла за их пределы. Это способствовало росту цен на активы и биржевые товары, но также стимулировало рост мировой экономики в целом (и развивающихся рынков в частности).
…В этих условиях все менее предсказуемой становится динамика курсов валют на мировых рынках. Год назад аналитики предсказывали дальнейшее падение доллара, а он за 2005 год укрепился относительно евро и ряда других валют. Основной угрозой для доллара считается дефицит торгового баланса, который постоянно растет. И это происходит на фоне хронического дефицита бюджета. …Наступит ли момент, когда доллар «обрушится», и если да, то как скоро?
…Судя по всему, в ближайшей перспективе ожидать изменений не следует. Китай и другие страны от доллара, скорее всего, не откажутся. Альтернативы ему пока не найдено. …Но по мере дальнейшего роста уже через несколько лет за действиями денежных властей Китая мир будет следить столь же пристально, как за действиями ФРС.
…Что это означает для России? В первую очередь растущий мировой спрос на энергетические и сырьевые ресурсы, а также «избыток» глобальной ликвидности будут поддерживать цены на эти товары на достаточно высоком уровне. Торговые отношения России и Китая будут развиваться. В этих условиях платежный баланс России будет по-прежнему достаточно сильным, и резервы будут расти. В результате можно говорить, что кратко-, а возможно, и среднесрочные внутренние макроэкономические риски становятся менее значимыми для России, в то время как все больше внимания следует уделять глобальным рискам.
И в этом принципиальное отличие нынешнего периода от предыдущих лет. Российский бизнес все больше интегрируется в мировую финансовую систему, наращивая объемы внешних заимствований, которые в значительной мере поддерживают экономический рост. Например, потенциально возможный в среднесрочной перспективе (и, скорее всего, неизбежный) рост мировых процентных ставок может ухудшить условия внешних заимствований для российских компаний, что, безусловно, скажется и на экономической динамике.
Что же касается более отдаленной перспективы, то тут ситуация несколько иная. Наличие гигантских финансовых резервов в руках государства уже сказалось на экономической политике – государство стало концентрировать в своих руках и реальные активы. И нет никакой уверенности в том, что в долгосрочном плане инвестиционные решения, которые будут принимать чиновники государственных компаний, будут экономически эффективными. А значит, долгосрочные макроэкономические риски остаются весьма высокими».
9 февраля там же появилась статья ректора Академии народного хозяйства Владимира Мау «Новый НЭП»:
«В прошедшем году ряд важных реформ, назревших и готовых к осуществлению, наталкивались на несовершенство правоприменительной практики. Это, по сути, является одной из важнейших проблем экономической политики современной России. Страна находится в ситуации, которую можно охарактеризовать как «падение производительности» экономических институтов. Правоприменительная практика, состояние госуправления, судебной и правоохранительной систем оказываются важнейшими препятствиями на пути совершенствования собственно экономического законодательства. Чтобы быть конкурентоспособным, бизнес должен иметь возможность пользоваться общественными благами, предоставляемыми государством, и главным из них является обеспечение исполнения контрактов. Иначе издержки по обеспечению исполнения контрактов ложатся на самих предпринимателей.
…В 2005 году в правительстве активно обсуждалась проблема снижения НДС. Противниками этой меры выступили прежде всего представители либеральных кругов в правительстве и экспертном сообществе. Их аргументация не ограничивалась опасениями относительно стабильности бюджета, но и включала тезис о неэффективности системы налогового администрирования. Когда деятельность налоговой службы воспринимается бизнесом как откровенно недружественная, а результатом проверки может быть начисление сумм, превышающих все доходы предприятия за соответствующие периоды, уровень налоговой ставки вообще перестает играть существенную роль при определении бизнес-стратегий.
…Слабость административных и политических институтов ставит в повестку дня вопрос об укреплении роли государства в регулировании хозяйственной жизни. Этот вопрос является одним из наиболее сложных и противоречивых, но именно от него зависят реальные перспективы российской экономики. Процесс здесь может идти по двум направлениям – укрепления собственно институтов государственной власти и усиления прямого вмешательства государства в экономику. В 2005 году преобладал второй подход.
…Было продемонстрировано, что государство готово использовать два альтернативных подхода к получению в свои руки контроля над собственностью: через судебную процедуру и путем покупки ранее приватизированных активов. Первый вариант был продемонстрирован на примере ЮКОСа, когда согласованные действия налоговых органов и прокуратуры обеспечили передачу лучших активов частной компании в руки компании государственной. Второй вариант отрабатывался на «Сибнефти», которая была куплена у собственника за $13 млрд. Схожим способом под контроль государственной компании перешли ОАО АвтоВАЗ, Гута-банк, Промстройбанк и ряд других компаний.
В результате частные собственники крупных фирм (как правило, принявшие активное участие в залоговых аукционах 1995-1996 годов), похоже, усвоили совместный урок ЮКОСа–«Сибнефти» и стремятся продемонстрировать готовность продать свои активы, если им будет предложена цена, соответствующая высокой рыночной конъюнктуре. Возникает своеобразный квазидевелоперский бизнес: предприниматели, не уверенные в легитимности собственности, готовы продать государству свои активы, выручив за них реальные деньги.
Параллельно на протяжении всего 2005 года велась работа по сокращению государственного присутствия в мелких предприятиях и учреждениях, многие из которых или подлежали приватизации, или передавались на субфедеральные уровни. Тем самым был сделан важный шаг в направлении экономической модели, основанной на государственном контроле «командных высот»,– модели, которая была характерна для большевистских представлений о капитализме (и НЭПе) в первой половине 1920-х годов.
…Кроме того, в развитие курса на активизацию государственного участия в хозяйственной жизни, в 2005 году были приняты решения, вводящие принципиально новые инструменты экономической политики, ориентированные на «подталкивание» экономического роста. К ним относятся особые экономические зоны, законодательство о концессиях и инвестиционный фонд. Все эти меры характеризуются одной общей чертой: они предполагают исключения из общих правил хозяйствования, точечное воздействие на субъектов хозяйственного процесса.
…В условиях заметного расширения активности государственного бюджета исключительно важным фактором как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе является сохранение и укрепление стабилизационного фонда. Стабфонд принято рассматривать как источник резервных средств для поддержания уровня бюджетных расходов в случае ухудшения конъюнктуры. Между тем основная текущая его роль состоит в недопущении структурной подстройки экономики под высокие цены на нефть и газ, предотвращении усиления зависимости от секторов ТЭКа, а в политическом отношении – предотвращении того, чтобы Россия повторила судьбу Советского Союза».