Когда ты с кем-то конкурируешь, ты вынужден приводить аргументы с тем, чтобы предпочли тебя, а не другого. Если ты проиграешь, значит, твои надежды и ожидания были напрасными, как и трата ресурсов на эту конкуренцию. Если выиграешь, то причинишь ущерб другому человеку — не случайно, мы обычно не хотим конкурировать с друзьями. Если ничем не жертвуя, мы могли бы избежать поиска аргументов, неоправдавшихся ожиданий и нанесения ущерба другим, мир стал бы лучше. 

Могут быть причины позволить конкуренцию, допустить ее, согласиться с ней, но — оставим в стороне конкурсы красоты и спортивные состязания — едва ли можно ее желать. Она может быть ценой, которую имеет смысл уплатить за что-то ценное, но очевидно сама по себе не является благом.

Что они, по всей видимости, нарушают золотое правило нравственности!

Кучер и каретник в роли потребителей выигрывали от прогресса в других, не связанных с перевозками сферах, хотя и у этого прогресса были пострадавшие. Утверждать, что страдать от конкуренции должны только другие, но не кучеры и каретники, попросту нечестно. Можно, конечно, утверждать, что нужно предотвращать прогресс и во всех иных сферах — это было бы принципиально и последовательно — но у этой позиции, «луддизма», едва ли найдутся сторонники.

Но что если кучер или каретник скажут, что они хотят не устранения конкуренции, а всего лишь компенсации нанесенного конкурентами ущерба? В конце концов, этот ущерб, по всей видимости, больше, чем ущерб, который они могли бы потерпеть от кражи. Вор обязан компенсировать ущерб, но почему не конкурент?

Но и это предложение не проходит проверку золотым правилом. Такое расширение компенсируемого ущерба выглядит сколь-нибудь разумным только пока обсуждаешь его применительно к отдельному случаю, но оно не может претендовать на то, чтобы быть общим правилом. Как объясняет Ричард Эпштейн в «Свободных рынках в осаде», это расширение превратило бы компенсацию ущерба из относительно редкого явления наподобие возмещения ущерба виновником автомобильной аварии в явление неизбежное и постоянное. Если успех одного вызывает необходимость компенсировать ущерб второму, то и успех второго приведет к этой необходимости. Такой подход — не важно, купили у тебя товар или нет, ты все равно имеешь право на прибыль от его продажи — очевидно, сделал бы всех очень бедными.

Наконец, стоит рассказать кучеру и каретнику, что дело не только в экономике, что конкуренция является частью общественного идеала, который он вполне вероятно разделяет. Историк права Генри Мэйн писал, что «движение прогрессивных обществ было до сих пор движением от Статуса к Договору», имея в виду переход от предопределенных при рождении ролей к отношениям, которые проистекают из свободных соглашений индивидов, иными словами, движением к тому, что сегодня принято называть «социальной мобильностью».  Рыночная сделка — это только один из видов соглашений между людьми и причины, по которым мы признаем за другими право выбирать партнера по брачному союзу или выбирать религиозную общину, должны заставить признать и то, что они имеют право выбирать, с кем они имеют дело на рынке.

Стоит оговориться, что такой ответ кучеру и каретнику будет тем убедительней, чем меньше в действительности защищены от конкуренции все прочие, помимо перевозок, сферы деятельности. Конкуренцию легче принять как общее правило, чем как выборочную экзекуцию. Поэтому кучеру и каретнику желательно также предоставить гарантии, что представители всех других занятий будут получать тот же самый ответ.