1 декабря 2009 года российское правительство постановлением № 982 утвердило перечень продукции, подлежащей обязательной сертификации, и перечень продукции, подтверждение соответствия которой осуществляется декларированием. Согласно постановлению, с 15 февраля этого года пищевая и парфюмерная продукция обязательной сертификации подлежать не будет.
Сергей Мигин отвечает на вопрос: «Какими могут быть последствия этого решения: 1. для производителей (продавцов), 2. для потребителей?»
Дискуссия о замене обязательной сертификации декларированием соответствия не нова, и многие тезисы как сторонников, так и противников этой инициативы, кажется, уже успели стать общими местами. Чтобы не повторяться, отошлю интересующихся к [1] и [2], где приведен достаточно детальный разбор аргументов, которые, собственно, и легли в основу правительственного решения.
Заметим, что останавливаться на достигнутом соотношении декларирования и сертификации – 54% на 46% – ни в коем случае нельзя.
Эту работу следует последовательно продолжать, уже в текущем году доведя долю продукции, на которую оформляется декларация, минимум до 75%.
Если говорить собственно о пищевой и парфюмерной продукции, то с принятием этого давно назревшего решения на свет вылезли традиционные «страшилки» в духе: теперь-то все точно поголовно перетравятся. Какие расчеты стоят за этой популистской риторикой (и стоят ли вообще) – неясно. Осуществленный нами анализ информации о количестве выявленных нарушений по отдельным группам продукции, уже переведенным из обязательной сертификации в декларирование, зафиксировал отсутствие негативного влияния на уровень риска нанесения ущерба.
И о чем вообще тут можно еще дискутировать, если не только Минэкономразвития России и Роспотребнадзор считают санитарно-эпидемиологическую экспертизу достаточной для обеспечения безопасности пищевых продуктов, но и сам руководитель Ростехрегулирования признает, что декларирование, в отличие от сертификации, позволяет обеспечить реальную ответственность за качество продукции. Да и может ли быть иначе, если, как отметил Дмитрий Медведев на заседании Комиссии по модернизации в Липецке, «сегодня большинство сертификационных центров – это в основном фиктивные конторы».
Думаю, не нужно объяснять, как относится к избыточной обязательной сертификации бизнес. Для предпринимателей снятие сертификационного барьера – однозначное облегчение. Правда, не всегда серьезное. Причины две. Во-первых, если схема декларирования предполагает участие третьей стороны, придется привлекать те же испытательные лаборатории. Но в случае с пищевкой и парфюмерией в состав доказательственных материалов включается санитарно-эпидемиологическое заключение, поэтому тут получается чистая экономия. Во-вторых, органам по сертификации все-таки сохранили бизнес – они регистрируют декларации (причем вместо уведомительного порядка де-факто введен разрешительный порядок, поскольку юридическую силу приобретает только зарегистрированная декларация о соответствии).
О размерах изымаемой у производителей ренты красноречиво говорят цифры: на обязательную сертификацию пищевых продуктов в 2004 году потрачено 6,6 млрд. рублей. К сожалению, достоверные данные за более поздние периоды отсутствуют, однако даже простейший учет инфляции выводит на оценку в 12,3 млрд. в 2009 году (при предположении, что аппетиты органов по сертификации за это время не выросли, довольно малореалистичном, принимая во внимание их рыночную власть).
В итоге налицо тот редкий случай, когда государство и бизнес оказались солидарны в вопросе снятия неоправданных ограничений входа на рынок. А что же потребитель? Ведь, кажется, именно о его благе пекутся сторонники «жестких форм регулирования», его именем прикрываются, вводя очередной административный барьер. Проблема имеет два измерения. Первое связано непосредственно с безопасностью. Но на ней отмена обязательной сертификации сколь-нибудь значимо не отразится. Основным фильтром были и остаются ведомство Онищенко и система санитарно-эпидемиологических экспертиз. Кроме того, уход от избыточных дорыночных форм оценки соответствия позволит перенести акцент на контроль на стадии обращения. Второй аспект связан с использованием сертификации в качестве инструмента регулирования, направленного на устранение информационной асимметрии между продавцом и покупателем и связанных с ней провалов рынка.
Как сигналы о качестве сертификаты соответствия (продаются от 5 тыс. рублей), а также маркировка соответствия ГОСТам (по результатам проверок на отдельных рынках до половины и более образцов, маркированных знаком соответствия, реально ГОСТам не соответствуют), себя дискредитировали. Они лишь мешают развитию систем добровольной сертификации, в том числе формируемых саморегулируемыми организациями, включая сертификацию не только продукции, но и технологических процессов, систем качества и производства по международным стандартам. Пока не расчищены бюрократические завалы, предпринимателям это в принципе не выгодно.
Конечно, сокращение затрат на обязательное подтверждение соответствия не приведет к автоматическому росту спроса предприятий на добровольную сертификацию – это необходимое, но не достаточное условие. Проактивная политика в данной сфере предполагает выстраивание комплексных модернизационных стратегий (обновление ассортимента, выход на новые рынки, расходы на маркетинг и НИОКР) и явное определение целевого сегмента потребительского спроса, оправдывающего затраты на производство высококачественной продукции и достоверных сигналов.
Но дело, в конце концов, даже не в этом. Пусть каждый читающий эти строки вспомнит, когда он, покупая продукты или парфюмерию, последний раз просил показать ему сертификат?
Можно, кончено, продолжать надеяться на бдительность, неподкупность, принципиальность и граничащую со всеведением информированность чиновника. Но только в безопасности, и тем более качестве продукции кровно заинтересован прежде всего потребитель. Поэтому я бы рекомендовал перечитать Закон «О защите прав потребителей», кстати, весьма неплохой, и вооружиться арсеналом доступных инструментов, вплоть до обращения в суд.
Понятно, что это непросто. Вот почему такая активность должна быть поддержана в первую очередь общественными объединениями потребителей. Пока же общества защиты прав потребителей по довольно распространенному и в целом справедливому мнению «недорабатывают», а то и вовсе занимаются не тем, чем нужно.
И еще один момент, которому не уделяется должного внимания – реальные компенсации вреда, в том числе морального (!), потребителям, пострадавшим от некачественной продукции. Если покупатель обнаруживает в упаковке сухарей «бычок» или плавающего в молоке слизняка (случаи невыдуманные), размер компенсации должен исчисляться шестизначными суммами. При всей экстремальности примеров они иллюстрируют довольно прозрачную мысль: действенные экономические стимулы обеспечения должного уровня качества появятся только тогда, когда убытки недобросовестных производителей перестанут быть символическими (естественно, с одновременной практической реализацией принципа презумпции добросовестности, избавляющей от тотальной дорыночной оценки). Административные штрафы, пусть даже десятикратно увеличенные, потребителя не защищают – нарушителям на них наплевать. А вот поле для коррупции расширяется. В любом случае, эти средства оказываются где угодно, но только не в кармане пострадавшей стороны.
Иными словами, требуется замещение распределенного дорыночного административного давления на всех без исключения предпринимателей адресным судебным преследованием тех из них, которые выпустили в обращение небезопасную либо несоответствующую заявленным характеристикам продукцию.
Беда в том, что сегодня потребителю практически невозможно добиться по суду компенсации морального вреда, но даже если это в редких случаях и удается, ее размеры оказываются более чем скромными. Нужны прецеденты.
[1] Мигин С. Перечень не резиновый // Российская Бизнес-газета. – 2009. – № 704.