В этому году угроза экономического спада стала очевидна уже почти всем, и дело не только в динамике макроэкономических показателей. Ожидание спада заметно в самых разных сферах. В такой ситуации коррупция становится уже не просто дополнительным бременем для экономики. Представляя собой механизм, обеспечивающий безнаказанность нарушения установленных правил в частных целях, она деформирует общественные институты.

В условиях сильной коррупции все вокруг не то, чем кажется.

Серия искажений начинается с самого понимания коррупции, которая часто ошибочно рассматривается в качестве дополнительного налога на экономику. Объемы коррупционной деятельности в России, по некоторым оценкам, составляют более 10% ВВП. Для Росстата коррупция является частью теневой экономики, объем которой оценивается по косвенным признакам и включается в расчет ВВП. По официальным данным, в 2011 году доля теневой экономики составляла порядка 16% ВВП, в 2010 году – 15,5%, при этом методика определения данного показателя не ясна. Включение теневой экономики в расчет ВВП необходимо, но может сказаться на точности измерения экономического роста. Например, по прогнозу Минэкономразвития, рост ВВП в 2013 году составит около 1,5%. Но каково положение на самом деле, с учетом теневой экономики, в точности не известно никому.

Допущение, что коррупция является всего лишь теневым налогом, может быть корректным для общества, где ее масштабы незначительны, а экономическая конъюнктура благоприятна. В условиях же спада обычно снижаются налоговые поступления, но не коррупция с ее всепроникающими последствиями.

Внутренняя конкурентоспособность

В странах с развитой рыночной экономикой цикличный спад сменяется подъемом и обещает не только перспективы, но и потери. Во время кризиса экономика освобождается от неэффективных отношений. Слабые игроки уходят или адаптируются к новым условиям. Экономика в целом становится сильнее.

В условиях же высокой коррупции конкурентная борьба ведется не за качество продукции и инновационные технологии, а за доступ к коррупционному капиталу, дающему возможности: 1) использования контролирующих органов для давления на конкурентов; 2) ухода от надлежащей ответственности за противозаконные, но доходные действия; 3) получения преимуществ в виде льгот, субсидий, производственных площадей, государственного (муниципального) заказа; 4) ускорения административных процедур.

В результате кризиса шансами остаться в живых обладают не наиболее эффективные, а наиболее коррупционноемкие отношения. Добросовестные производства напротив вынуждены закрываться или вставать в очередь за государственными ресурсами, распределяемыми между немногими счастливчиками на далеко не прозрачных условиях. Конкурентоспособность обеспечивается не за счет реинвестирования и инноваций, а благодаря возможности удовлетворить растущие аппетиты голодных, но не голодающих структур. В обмен на изымаемую ренту такие структуры поддерживают монопольное положение своих кормильцев, что приводит к росту цен на товары и услуги при снижении их качества и объема производства.

Внешняя конкурентоспособность

Казалось бы, в условиях глобальной экономики коррупция дает некие преимущества отечественным предприятиям по сравнению с зарубежными, вынужденными соблюдать закон. Однако это не совсем так. При низких внешнеэкономических барьерах в условиях ВТО, которые к тому же можно обойти, внутреннее производство становится нерентабельным, поскольку всю необходимую продукцию российские предприятия могут импортировать в готовом или почти готовом виде и монопольно реализовать на внутреннем рынке.

Поэтому и инновации, являющиеся основой конкуренции в нормальных экономиках, не находят своего спроса в условиях доминирования коррумпированных монополий. По данным Росстата, удельный вес организаций, осуществлявших технологические инновации, в общем числе организаций составляло еще до кризиса не более 9%, в то время как в европейских странах данный показатель составляет порядка 30-50%. В условиях спада, отягощенного коррупцией, инновации, если и осуществляются, носят, как правило, имитационный характер.

Вот почему после кризиса, на борьбу с которым была потрачена большая часть Резервного фонда, экономика России так и не вышла на докризисные темпы роста, несмотря на все еще высокие цены на нефть и поддержанный бюджетом спрос населения.

Спад и макроэкономическая политика

Известные механизмы преодоления кризисов, а именно бюджетная, налоговая, кредитно-денежная политика также имеют свои коррупционные особенности. Великую депрессию 1930-х годов удалось преодолеть отчасти благодаря масштабным госинвестициям в крупные инфраструктурные проекты, которые создали распределенный во времени мультипликативный эффект, потянувший за собой локомотивом все связанные отрасли.

Но в условиях коррупции неконтролируемые, то есть выброшенные на ветер, государственные расходы автматически превращаются в непроизводительные доходы руководства и в меньшей степени рядовых сотрудников априори неэффективных предприятий. Очевидно, что такая политика не может дать эффекта, так как не повлечет за собой роста производства, занятости и доходов, а лишь консервирует сложившуюся структурную неэффективность, отчасти стимулируя инфляцию.

Снижать налоги в условиях коррупции бесполезно, поскольку высвобожденные средства тут же будут вложены в обеспечение коррупционной активности.

С кредитно-денежной политикой тоже все непросто. Выгоды от ее смягчения ощутят только представители финансового сектора. Недаром в 2009 году звучали заявления о недопустимости направления денег, выделенных банкам для поддержки реального сектора, на спекулятивные операции. В условиях коррупции такой контроль крайне проблематичен, и его результатом оказывается зачастую совместное обогащение банкиров и контролеров.

Социальная политика

Поскольку доходы бюджета в условиях спада естественным образом падают, возникает вопрос и о сокращении расходов. Тут коррупционный фактор прямо влияет на принятие решений. Сокращению в большей степени подлежат менее коррупционноемкие статьи, например социальные. Сейчас идут дискуссии о судьбе программы материнского капитала. Понятно, что несмотря на общественное внимание, масштаб коррупции при распределении материнского капитала несравним с проблемами «великих строек» на переоценке бюджетов которых можно было бы сэкономить сотни миллиардов долларов.

Антикоррупционная политика

Даже сама борьба с коррупцией в таких условиях не дает ожидаемого результата, а зачастую даже вредит. По последним данным ВЦИОМ, каждому пятому респонденту хоть раз приходилось давать взятку. Если в России, возьмем по минимуму, порядка десяти миллионов взяткодателей, то можно представить себе и количество взяткополучателей, учитывая, что общее количество чиновников, по разным оценкам, составляет порядка 6 млн человек. На фоне этих цифр результаты борьбы с коррупцией выглядят достаточно тускло: за первую половину текущего года за получение взятки осуждено только 692 человека.

Эффективность системных антикоррупционных мер также вызывает сомнение. Экспертиза законодательства, проводимая Минюстом и Генпрокуратурой, чаще всего выглядит как простая бюрократическая формальность, а независимая экспертиза, несмотря на многочисленный реестр аккредитованных экспертов, на практике не работает. Начавшиеся в последний год громкие антикоррупционные процессы носят преимущественно выборочный и периферийный характер.

Как решить проблему?

Пережить спад в условиях коррупции – это, безусловно, подвиг. Чтобы он не стал напрасным, государственная политика должна учитывать коррупционный фактор. Сегодня в России действует институт оценки регулирующего воздействия (ОРВ) законопроектов, но пока он не распространяется на значимые макроэкономические решения, на решения, подготовленные по личным поручениям президента и премьера. Это, к сожалению, означает, что принятие самых важных решений опять может произойти в экстренном, пожарном режиме по традиционным законам бюрократии. Поэтому национальную антикризисную программу на ближайшие годы нужно готовить уже сейчас и при принятии решений не отрицать коррупционную реальность, а включать ее в оценку последствий.