В последнее время проблемы глобализации стали одной из популярных в нашей журналистике. Вопрос о том, как отражаются процессы глобализации на национальных экономиках обсуждается в Европе уже давно. И не только обсуждается: мы неоднократно видели многотысячные акции антиглобалистов в Европе.
Сейчас идет речь о вступлении России в ближайшие годы во Всемирную Торговую Организацию, что приведет к еще большему влиянию мировых экономических процессов на нашу страну.
С просьбой рассказать о проблемах, связанных с этими процессами мы обратились к Борису Кагарлицкому.
- Борис Юльевич, сейчас довольно много пишут о глобализации, ее негативном влиянии на экономику отдельных стран. В это же время постоянно идет речь о включении российской экономики в общий экономический процесс, о вступлении во Всемирную торговую организацию. Как влияет глобализация на российский бизнес?
- Во-первых, надо уточнить: какой именно бизнес. Российский бизнес, как и любое предпринимательство в мире, неоднослоен и неоднороден. Я думаю, что он делится как раз, в том числе, и по отношению к процессу глобализации.
Допустим, если взять крупные российские компании, прежде всего, конечно, нефтяные и ресурсные (собственно, у нас все остальные компании не такие крупные), то многие из них уже входят в категорию транснациональных корпораций. Причем, как ни парадоксально, даже нефтяные компании в меньшей степени, чем, допустим, «Норильский никель» или «Интеррос». Последние не являются нефтяными.
- Но они тоже сырьевые...
- Да, они тоже сырьевые. Повторюсь: все наши крупные компании сырьевые. Но именно не нефтяные сырьевые компании гораздо быстрее транснационализируются, чем собственно нефтяные. При этом они находятся, как правило, на гораздо более сложном мировом рынке. То есть, если нефтяной рынок на самом деле достаточно политизирован и его существование в очень большой степени зависит от связей между корпорациями и государствами, то компании второго ряда, тоже сырьевые, простраивают свою стратегию в основном за счет интеграции с теми или иными предприятиями за границей. При этом как на Западе, так и в странах третьего мира.
Это – один аспект проблемы. Если взять бизнес помельче и далее, вплоть до малого бизнеса, то картина будет несколько другая. Здесь зависимость от глобализации очень велика, но люди в данном случае являются просто заложниками неких мировых процессов.
Самый простой пример такой зависимости, который все прекрасно знают и который у нас до конца так и не продуман: это наш знаменитый дефолт. Конечно, дефолт был в большей мере продуктом наших собственных внутренних трудностей (это все помнят). Но, тем не менее, бомба бы не взорвалась, во всяком случае, взорвалась бы не тогда и не так, если бы не азиатский кризис 97-го года.
Если признать это, становится совершенно понятно, что российский бизнес может очень легко оказаться жертвой разного рода событий, происходящих весьма далеко и абсолютно без его участия. Ведь тот же азиатский кризис резко выявил все наши проблемы, хотя без него мы могли бы жить с этими проблемами год – другой спокойно.
И этот кризис ударил именно по среднему и малому бизнесу, а крупные российские сырьевики в общем его пережили. Нет, они тоже пострадали, у них были проблемы, допустим, тот же ЮКОС в 98-м году находился на грани банкротства. Но, тем не менее, он не обанкротился, не перешел эту грань, пережил. А потом у них пошли большие деньги.
В то же самое время многие наши средние и малые предприниматели упали и не встали. Хотя, наоборот, у тех, кто пережил и устоял на ногах, возникли новые возможности, в том числе – производство на внутренний рынок и так далее. При этом, так или иначе, их жизнь изменилась благодаря столь печальному событию.
На самом деле, очевидно, что от мирового рынка зависит еще несколько поворотов нашей экономической, политической и социальной истории. Очень многое зависит от цен на нефть. Это банально, это все знают.
- Насколько быстро Запад сможет перейти на иные энергоресурсы?
- И перейдет ли. От этого многое зависит. Например, совершенно не очевидно, что цены на нефть вообще будут падать. Один из вариантов, что будут падать не цены на нефть, а деньги. Будет происходить не понижение цен...
- А инфляция ведущих мировых валют?
- Да. Постепенное снижение покупательной способности денег, причем не только доллара. Доллар начнет снижаться в первую очередь, а за ним по цепочке – все остальные валюты.
Но, опять же, очень важно, какие социально-политические последствия в долгосрочной перспективе вызовет дорогая нефть на Западе и в третьем мире. Например, дорогая нефть может устоять на протяжении какого-то периода времени, но в итоге она дестабилизирует всю мировую экономику и более того – дестабилизирует общество в самых разных концах мира. То есть мы получим как итог дорогой нефти затяжной глобальный кризис и глобальную депрессию с непредсказуемыми социально-политическими последствиями.
- Или наоборот – с предсказуемыми, но негативными?
- Да. Это – следующий момент.
Еще один момент: совершенно очевидно, что цепочка каких-либо кризисов в странах третьего мира может совершенно неожиданно ударить по России. В том плане, что Россия совершенно неожиданным образом может оказаться в зависимости от этих событий.
То есть как, например, в той же Латинской Америке никто не ожидал, что наш дефолт приведет к острому кризису и дефолту в нескольких латиноамериканских странах. Дело не только в том, что по нам ударил азиатский кризис, но наш дефолт, в свою очередь, ударил по Латинской Америке.
Как движется капитал? В какой-то момент он начал бежать из России. Побежал в Латинскую Америку, но в результате дестабилизировал очень уязвимую финансовую систему там. И уже через несколько лет мы увидели, что происходило в Аргентине. А их кризис был в значительной мере продолжением нашего. Но процесс может двигаться и в обратном направлении: какие-нибудь потрясения в Латинской Америке могут оказаться фактором российской экономической политики.
Ведь российская экономика, во-первых, является экономикой сырьевой. А, во-вторых, не надо забывать, что Россия очень жестко привязана к мировой финансовой системе через систему долгов, международных кредитов, через стремление вывести рубль к конвертируемости при слабой экономике. Это означает, что мы крайне уязвимы: у нас низкий иммунитет по отношению к внешним влияниям. А влияния эти могут быть как позитивными, так и негативными.
Дело в том, что так устроены люди: позитивные воздействия принимаются ими как должное, а негативные – нет. Поэтому сейчас мы воспринимаем как должное то, что дорогая нефть стимулирует российскую экономику. А если цена свалится, то мы будем воспринимать это как негативное внешнее воздействие.
Вот, собственно, и ответ. Я думаю, что, как ни странно, именно та часть российского бизнеса, которая в наименьшей степени вовлечена в процессы управления на глобальном уровне, в наибольшей степени уязвима. И в случае каких-то неблагоприятных событий именно она может понести наибольший ущерб.
Беседовал Владимир Володин
Продолжение следует.