Борис Романович Карабельников почти полтора года назад уже выступал на страницах нашего сайта. В то время для беседы с международным арбитром была актуальная тема – Россию в очередной раз пинала швейцарская «Нога». Сегодня таких скандальных поводов нет, и мы беседуем о том, чем, на самом деле, хорош для разрешения хозяйственных споров международный арбитраж, почему он у нас не так хорошо известен, как в развитых странах, и что вынуждает российские компании судиться не в Москве, а в Стокгольме или Лондоне.

- Борис Романович, что происходит у нас в России с арбитражем? По идее обращение в арбитраж – самый простой выход из ситуации. И у нас время от времени руководители очень крупных фирм начинают грозить кому-нибудь: да я тебя сейчас в Стокгольм отведу. Тот тоже выражает желание пойти в Стокгольм (почему-то Московский международный арбитраж не в моде), но в итоге стороны как-то договариваются, не прибегая к помощи международных арбитров. А ведь решение споров в арбитраже записано практически в любом контракте.
Похоже, у российских предпринимателей, причем самых крупных, существует непреодолимая боязнь арбитража.

- Во-первых, далеко не всегда истории с приглашением в тот же Стокгольмский арбитраж оканчиваются ничем. Я могу сразу же назвать по крайней мере два известных арбитражных решения, вынесенных, увы, не в пользу Российской Федерации. Причем так получилось, что ответчиком в обоих случаях оказалось само наше государство. И в обоих случаях, несмотря на все ухищрения государства и его юристов, решения были принудительно исполнены.
Я имею в виду известные дела с фирмой «Нога» (довольно темное, с моей точки зрения дело) и абсолютно прозрачное дело гражданина ФРГ господина Зедельмайера. Он как раз в декабре получил втрое больше денег, чем присудил ему Стокгольмский арбитраж.

- Я знаю: наши чиновники очень долго оттягивали оплату по решению арбитража.

- Да, и проценты за просрочку исполнения арбитражного решения в итоге превысили саму подлежавшую взысканию сумму. Так что доходность от неудачного вложения средств в Россию получилась такая, что ни по одному депозиту невозможно получить.
Так что арбитраж – вполне реальный способ разрешения споров.

- Видите ли, я имею в виду как раз те случаи, когда российская сторона собирается кого-то привлекать к арбитражному разбирательству, а не когда привлекают нас.

- Давайте тогда начнем с самого начала. Все контракты снабжаются арбитражной оговоркой, поскольку международный арбитраж при разрешении споров хозяйствующих субъектов в разы эффективнее, чем обращение в государственный суд. Прежде всего, потому, что международный арбитраж сам по себе гораздо эффективнее государственных судов.
Будучи сам арбитром в Международном коммерческом арбитражном суде при ТПП РФ (МКАС) и в лондонском арбитраже, я могу свидетельствовать: наши решения в разы аргументированнее и объективнее, чем решения государственных судов, по крайней мере - российских. При этом я не хочу сказать ничего плохого, например, о тех же российских судьях. Но у них очень большая нагрузка – 50 – 70 дел в месяц. А мы, три профессора или адвоката-отставника, не связанные слишком сжатыми сроками, можем выдать на гора созданный без спешки продукт куда более высокого качества. Международные арбитражные решения готовятся по несколько месяцев, и стороны спокойно ждут, пока арбитры расставят в них все запятые, чтобы ни к одной нельзя было придраться.
К тому же существование Нью-Йоркской конвенции дает во много раз больше возможностей исполнить арбитражное решение, чем решение любого государственного суда в мире. Вот почему международный арбитраж очень эффективен.

- Тогда еще один вопрос: почему все стремятся судиться в Стокгольме или Лондоне, а не в Москве, где тоже есть международный арбитраж?

- Почему при подписании контрактов выбирается не московский арбитраж? Дело в том, что в основе системы международного арбитража лежит уже упоминавшаяся мной Нью-Йоркская конвенция, касающаяся только исполнения арбитражных решений, принятых за рубежом. Кроме того есть Типовой закон ЮНСИТРАЛ «О международном торговом арбитраже» (ЮНСИТРАЛ – Комиссия ООН по праву международной торговли), который был полностью скопирован в соответствующем российском законе 1993-го года.
Согласно названным международным актам, решение международного арбитража вступает в силу сразу после его принятия. Но, если ответчик не хочет, тем не менее, расплачиваться, решение проводить в жизнь должен государственный суд – власть арбитров с подписанием решения заканчивается.
При этом есть еще одна сторона взаимодействия третейских и государственных судов: государственные суды могут отменять решения международного арбитража, вынесенное на территории их страны. Правда, основания для отмены очень ограничены и не позволяют государственному суду пересматривать арбитражные решения по существу. Поэтому на Западе отменяется где-то парочка решений в год – это очень маленький процент.
А вот в России все обстоит иначе. Государственные суды у нас смотрят не столько на суть дела, сколько на то, кто именно судится. И если решение вынесено не в пользу стороны, более близкой к нашему государству, оно отменяется чуть ли не автоматически. Самый яркий пример – четыре решения МКАС по делу ЮКОСА, отмена которых была в пух и прах раскритикована в юридической литературе. В решениях наших государственных судов по этому поводу не оказалось ни одного аргумента, который соответствовал бы российскому законодательству о международном арбитраже.
Но речь идет не только о ЮКОСе. Можно вспомнить и арбитражные дела об аренде дорогой недвижимости в столице: все арбитражные решения, вынесенные не в пользу арендодателей (я думаю, все понимают, что арендодатели такой недвижимости – люди не случайные), были отменены.
Вот поэтому-то, зная, что наши суды очень вольно относятся к своим правам по отмене арбитражных решений, вынесенных на территории РФ, серьезные юристы в арбитражных оговорках составляемых ими контрактов, отсылают стороны к арбитражам, расположенным за пределами России. И судиться приходится в Стокгольме, Лондоне, Париже… При этом правовые основания работы арбитража в нашей стране практически идентичны основаниям его работы во всех названных мною местах.
Меня, например, как арбитра это мало задевает: мой рабочий язык – английский, и я спокойно работаю по регламенту Лондонского международного третейского суда или Арбитражного института при Торговой палате Стокгольма. Но для российских компаний, заключающих серьезные сделки, такое отношение российских государственных судов к судам третейским означает дополнительную дискриминацию. Мало того, что нам и так не доверяют, требуют предоплаты, предпоставки, так еще и в случае возникновения споров нужно обращаться куда-нибудь в Стокгольм. А там, между прочим, час работы местного адвоката обходится в 400 – 500 евро. Разумеется, рассмотрение спора во МКАС дешевле в разы, особенно, если привлекать российских юристов. Так что в результате протекционизма российских государственных судов в отношении государственных и близких к государству компаний отечественные фирмы, вынужденные решать споры в европейских арбитражных судах, несут серьезные убытки.
Тем не менее, арбитраж как таковой не имеет альтернативы. Поэтому все контракты снабжаются арбитражной оговоркой, и, когда стороны не могут договориться, искренне считая именно себя униженными и оскорбленными, все сразу идут в арбитраж. И количество дел, рассматриваемых международным арбитражем, из года в год растет.


Продолжение следует.

Беседовал Владимир Володин