- Евгений, давайте вернемся к институтам развития, поскольку мы на них резко остановились, а затем столь же резко от этой темы ушли. Как я понимаю, основная их идея именно в подталкивании бизнеса в определенных направлениях. Например, нам нужно, чтобы малый бизнес занимался инновациями, а он чуть ли не весь занимается торговлей.
- Конечно. Торговля понятнее, выгоднее и, наверное, проще. Может быть, рентабельность в этом виде бизнеса будет не такой большой, зато и риски меньше. И в любой момент ты из этого бизнеса можешь выйти хотя бы в ноль.
С другой стороны, я не думаю, что люди, готовые заниматься инновационным бизнесом, могут получать драйв и удовольствие от торговли в ларьке пирожками и сникерсами. Это – люди весьма образованные, с определенным складом ума и устойчивым желанием делать что-то новое в определенной области, в которой они компетентны.
Вот для этой группы людей, группы не такой многочисленной, как та, что хочет работать в торговле, нужно создавать некие специальные инструменты. Так что, если институты развития не нужны фирмам, занимающимся торговлей, общепитом, бытовым обслуживанием, то это не значит, что в стране нет бизнеса, которому они нужны, а порою и необходимы. И у нас в стране есть много интересного, нуждающегося в развитии, чтобы мы могли конкурировать со своей продукцией на мировом рынке.
Без институтов развития, как уже показал наш опыт, мы точно не сможем это сделать.
- А с ними мы в состоянии развить необходимые сектора экономики?
- Пока нет, но без них не сможем вообще никогда. При этом видно, что сам бизнес этого также не сможет сделать.
- Вот тут-то и возникает много вопросов. Без институтов развития мы не можем добиться желаемого, поскольку бизнес сам не в состоянии развить необходимые сегодня отрасли. Почему он этого не может? Он занят другими вещами, или ему это не под силу?
- Скорее второе. Конечно, мы исходим из постулата, что можно создать такие прекрасные правила игры, при которых бизнес будет расти.
- Но бизнесу, о котором Вы говорите, придется расти с нуля.
- Да, он будет расти с нуля и в действующей экономической среде, которая подвержена постоянным изменениям, не всегда в нужных инновационному бизнесу направлениях. Но при этом мы не можем говорить, что сначала выстроим «дружелюбную» для инновационного бизнеса среду, а потом только начнем его развивать, в том числе и за счет институтов развития. Это – утопия. Поэтому существование институтов развития в действующей среде, в целом достаточно агрессивной для инновационного бизнеса, абсолютно оправдано. Другое дело, что они могли бы гораздо эффективнее работать даже в этой среде.
- А почему тогда у нас не развиваются институты развития? Ведь, как я понимаю, они недостаточно развиты для нормальной эффективной деятельности.
- По каждому институту, деятельность которого мы анализировали, была дана детальная картина с объяснением, почему он не работает, какие у него есть проблемы, каких целей он не достигает, какие есть ошибки в управлении, в чем виновата внешняя среда и так далее. Так что понимание проблем есть. И, между прочим, отнюдь не везде виноваты только институты развития. Есть целый комплекс причин.
Институт развития сам по себе тоже не может ничего вытянуть: нужна комплексная скоординированная политика, в рамках которой он являлся бы одним из элементов. Институт развития – не панацея: создали, и всем стало хорошо. Хотя, наверное, были такие расчеты и такие ожидания. Но, как показывает практика, с такими ожиданиями лучше расстаться. В первую очередь, нужно более детально и более скрупулезно этими институтами заниматься. Сами по себе в одиночку они инновационный бизнес не разовьют. Государство должно их достаточно плотно держать и активно направлять. Пока же у нас бизнес гораздо плотнее держится государством, чем созданные им же самим институты развития.
- Вам не кажется, что такая ситуация абсурдна?
- Да, абсурдна. К сожалению, у нас, если разрешать кому-то самостоятельно без контроля распоряжаться государственными деньгами, то это зачастую приводит к их «освоению», к тому, что этими средствами распоряжаются неэффективно. Примеры, я думаю, приводить не стоит – они всем известны.
- Российская венчурная компания.
- Между прочим, за последний год она очень изменилась (там поменялось все руководство) в лучшую сторону, стала более прозрачной и структурированной. Но их эффективность, все равно, вызывает вопросы. Если до конца прошлого года у них было профинансировано 13 проектов, то в этом году – всего один.
Разбирались, в чем причина. Действительно, не достаточно хорошо проработанных проектов, которые могут быть профинансированы РВК. РВК, оказывается, не может вкладывать государственные деньги в те проекты, которые могут оказаться провальными. Но ведь это уже не венчурный бизнес.
- Вы знаете, несколько лет назад на одном из форумов «ОПОРы России» выступала Патриция Клоэрти, считающаяся, как я понял, в мире одним из наиболее удачливых предпринимателей, занимающихся венчурным бизнесом. Она пыталась на пальцах объяснить собравшимся, как это делается. Суть объяснений была проста: она вкладывала деньги сразу в несколько проектов, часть из которых просто проваливалась. Другие проекты окупались и давали небольшую прибыль. Были проекты, дававшие значительную прибыль, но через несколько лет. И всегда среди ее вложений оказывались один – два проекта, чья большая и быстрая прибыль окупала все сразу и приносила новые средства для вложения.
- Правильно. А теперь спроецируем тактику Патриции Клоэрти на практику той же Российской венчурной компании. Вот приходит очередная проверка, и работник компании начинает объяснять работнику, допустим, прокуратуры. Два транша были выданы фирмам, чьи перспективные начинания в итоге провалились, еще два транша, тем, кто с трудом себя окупил, одна фирма даст значительную прибыль, но через пару лет, а вот от одной большую прибыль надо ждать со дня на день. Интересно, как может квалифицировать прокурорский работник такую ситуацию. По-моему, однозначно: как минимум – нецелевое использование государственных средств. Так что использование государственных денег и угрозы со стороны прокуратуры накладывают отпечаток на участников этого бизнеса, и они не рискуют, не занимаются венчурными инвестициями, выбирают проекты с низким риском, которых, как оказывается, немного.
Вот и получаются у нас вместо венчурных фондов обычные инвестиционные. Это уже не создание сектора с нуля, не обучение венчурному бизнесу.
- То есть вложить деньги в пять предприятий, зная, что три могут прогореть, у нас нельзя?
- Можно, но надо понимать, что рискованно. Хотя это и есть венчурный бизнес. Здесь нет гарантий. Требовать, чтобы венчурные фонды ежегодно отчитывались по стоимости активов, ставя при этом условие, что они не могут уйти в минус, - совершенно неправильно. Это не имеет никакого отношения к законам венчурного бизнеса, которые не мы придумали. Но у нас, как я понимаю, упор делается на это, а потому так и выбираются проекты. Хотя, если из десяти проектов один – два окажутся мегаприбыльным, три будут в норме, а остальные пять окажутся провальными, рентабельность все равно будет выше средней, если сравнивать с другими видами бизнеса. Она будет в районе 45 – 50%.
Но этого надо ждать, допустим, 5 лет, а прокуроры могут нагрянуть и через полтора года. И вопрос у них будет простой: почему ваши проекты не вышли даже в ноль? И никакие бизнес-планы они смотреть не будут – не их это дело. Они следят за расходованием государственных денег здесь и сейчас.
- А все же частные венчурные фонды у нас есть?
- Есть. «Бизнес-ангелы» есть. Ассоциация венчурного финансирования есть.
- И как они работают?
- В экспертной среде есть разные мнения по этому поводу. Кто-то утверждает, что они работают хорошо и финансируют достаточно много проектов. А идеологи создания РВК утверждают, что до ее появления это были не венчурные бизнесы, а не системные разовые инвестиции в те проекты, о которых в узком кругу было известно, что они себя оправдают.
Вообще же у нас зачастую венчурным бизнесом, действительно, называют обычные прямые инвестиции с гарантированным доходом. И где здесь правда, сказать сложно: статистики по рынку как таковой нет.
Окончание следует.
Беседовал Владимир Володин