- Михаил Михайлович, одна из последних мыслей, высказанных в первой части нашей беседы заключалась в том, что социальная программа ляжет на экономику тяжким бременем. Но что же делать с пенсионерами?
- Если говорить честно, то ничего с ними не сделать: все, что им прибавили, уже наперед съедено повышением тарифов и подорожанием продуктов питания. Ведь именно два этих пункта – основные расходы пенсионеров. И они заранее поглотили все прибавки к пенсиям.
- Знаете, несколько дней назад Михаил Хазин, глава консалтинговой компании «Неокон», опубликовал свой прогноз на 2010 год. На самом деле, это не только прогноз, но и обзор развития в 2009-м году. И вот по поводу инфляции Хазин пишет: «Классическим примером противоречия стала кредитно-денежная политика. На первом этапе развития кризиса Игнатьев и Кудрин продолжали политику «currency board», дополненную элементами «инфляционного таргетирования», то есть борьбой с инфляцией. В условиях падения жизненного уровня населения и спроса, вообще говоря, во всех нормальных странах происходит дефляция, но у нас в рамках «элитного консенсуса», было принято решение о повышении тарифов естественных монополий. Именно их рост вызывает инфляцию, с которой борется Центральный банк».
- Совершенно верно. И это значит маховик инфляции будет раскручиваться. Причем повторюсь: речь идет о реальной инфляции, а не о той, которую фиксирует Росстат.
- Я переведу беседу в несколько иное русло: дал Вам что-то в этот кризис опыт, приобретенный 10 лет назад? Или сейчас все было настолько иным, что он не пригодился?
- Я сказал бы так: конечно, сейчас все было по-другому. Но что-то, разумеется, помогало.
Во-первых, после предыдущего кризиса мы перестали доверять целому ряду банков и в итоге перебежали из коммерческого банка в Сбербанк, поскольку страх крушения коммерческих банков оказывает несколько парализующее воздействие.
- Вы перебежали вскоре после дефолта или уже сейчас?
- В декабре 2008-го года. И в 2009-м сидели уже в Сбербанке, поскольку не могли поверить в то, что с коммерческими банками у нас ничего не случится. А рассчитывать на крах Сбербанка – это рассчитывать на крах государства в целом.
Но в целом тот кризис был совсем другим: то был структурный кризис.
- Лично меня в этом кризисе заинтересовала такая вещь: когда он наступил, сразу выяснилось, что у нас все кому-то должны. Госкорпорации должны, крупные частные компании должны. Весь народ кому-то что-то должен.
- В принципе так и есть. Ведь в «тучные» годы был раскручен маховик кредитования населения. Объемы его были не обоснованы, в процессе выдачи кредитов процветало жульничество, деньги выдавались мертвым душам, по утерянным паспортам и так далее. Мошенники вместе с банковскими работниками были заинтересованы в том, чтобы часть кредитов уходила неизвестно кому. Причем и те, и другие знали, что эти кредиты никто не собирается отдавать.
А с другой стороны, уже много лет шли разговоры о том, что корпоративные заимствования в нашей стране превысили все мыслимые и немыслимые пределы. И в 2006-м, и в 2007-м году эти долги уже были сопоставимы с резервами ЦБ. Причем в то время, как российский государственный долг стремился к нулю, корпоративные заимствования вырастали до фантастических размеров. Так что нечего удивляться тому, что произошло.
Простой пример: у нас в муниципальном собрании есть один депутат – производственник. Он совершенно честно говорит: чтобы не обанкротиться, провел резкое сокращение рабочих мест, поскольку фабрика потеряла заказы. Более того, основное производство он перевел из Москвы в Нижний Новгород, где оно обходится дешевле. А освободившиеся площади он сдал в аренду.
- И количество безработных в столице тут же увеличилось…
- Разумеется. Но, если бы предприятие погибло бы вообще, их стало бы еще больше.
И тут я хотел бы сказать еще об одном отличии этого кризиса от предыдущего: в 1998-м году не было такой безработицы. Я не могу этого объяснить, но ведь так и было. А сейчас безработица – один из основных показателей.
- Видимо, мы приближаемся к нормальной мировой практике.
- Все может быть. Но о нормальной мировой практике и включенности России в глобальные процессы я сказал бы так: где-то чихают, а у нас – температура и лихорадка. И если раньше мы кричали (особенно в советское время): нам плевать на ваши периодические спады и кризисы, то теперь любая маленькая фирмочка ощущает мировой финансовый кризис на собственной шкуре. Тем более, что мы проходим его хуже всех.
Еще очень хорошо, что за эти годы правительство создало хоть какую-то «подушку безопасности», иначе вообще бы был кошмар.
- Подушки, к сожалению, на всех не хватает.
- Естественно. Мы ведь не раз говорили, что создать запас, которого хватило бы на всех, просто невозможно. Если разделить ту большую сумму, что удалось за эти годы скопить, на душу населения, получится всего ничего: две-три тысячи долларов на человека. Такие деньги проедаются быстро.
- Я снова вернусь к анализу Михаила Хазина: «Российская элита получила техническую возможность отложить решение всех проблем «на потом». И, естественно, эту возможность отыграла, что называется, «по полной программе». Естественно именно потому, что над нею все время довлеет опасность выхода внутренних конфликтов на уровень всего общества, угроза, которая почти наверняка реализуется в случае реальных действий по борьбе с кризисом. И наложившиеся на этот страх ощущения, что имеющимися деньгами можно «залить» любые проблемы, создало текущую ситуацию, которую условно можно назвать сильно затянувшейся переходной стадией.
Именно это ощущение «неограниченности» финансовых ресурсов и позволило Путину не испугаться публичной ответственности и пойти на пост председателя правительства. Хотя не исключено, что свою роль сыграл как раз страх, опасения того, что Медведев, точнее, окружающие его лица, могут «наломать дров» с точки зрения обострения внутриэлитных конфликтов. Но вот концепция «тихой гавани» на фоне уже начавшейся дефляционной стадии мирового кризиса – это уже явно ощущение «неограниченности ресурсов», как и поддержка за счет государственных ресурсов обанкротившихся олигархов и коррумпированных госчиновников. Поскольку именно ради интересов последних государственные банки якобы «поддерживали» фондовый рынок, на самом деле выкупая де-факто принадлежащие этим самым чиновникам пакеты акций, позволяя им сохранить незаконные накопления.
И именно это ощущение «неисчерпаемости» резервов создало в 2009 году модель «ресурсной поддержки» бюджета, когда в условиях колоссального дефицита региональных бюджетов и Пенсионного фонда, они стали тупо финансироваться за счет средств резервных фондов. Тупо – потому что под саму систему было заложено несколько очень серьезных мин.
За это время мы также сократили существующие свободные валютные резервы, но тут более или менее полной информации не существует. В частности, не известно, насколько связаны те ресурсы, которые мы держим в иностранных банках, с теми кредитами, которые эти же (или дружественные им) банки выдали российским предприятиям. Кроме того, в течение 2009 года активно шла реструктуризация корпоративного долга российских компаний перед западными кредиторами. Суть этой реструктуризации состояла в том, что кредиторы отказывались от получения российских залоговых активов (резко упавших в цене в процессе кризиса) и готовы были отложить платежи в обмен на получение живых денег».
- Я, в отличие от Хазина, не располагал целым рядом приведенных им данных. Но о том, что в случае кризиса отложенные на этот случай фонды не смогут помочь всем, говорил задолго до кризиса. Правда, не это самое худшее.
- А что?
- Самое худшее, что сейчас у нас нет тех изменений в экономики, какие наблюдались, например, в США во время борьбы с Великой депрессией. Там массово строились новые дороги, создавались рабочие места – была четкая государственная политика.
А у нас в 2009-м году были какие-то смехотворные цифры, отражающие создание новых рабочих мест.
Так что я не вижу быстрого выхода из кризиса. Нам придется долго ползти по дну. И уж к малому бизнесу этот прогноз имеет самое прямое отношение.
Беседовал Владимир Володин