(Из материалов VII международной научной конференции
"Модернизация экономики и государство", 4 - 6 апреля 2006 г.)
Мы ничего не поймём в острых противоречиях, вскрытых процессами глобализации, и в том, какое место предназначено в них нашей стране, пока не уясним себе две фундаментальные вещи. Во-первых, что конкуренция двух глобальных проектов на просторах Евразии разворачивается на протяжении всей письменной истории человечества. Во-вторых, в чём, помимо невиданных ранее ресурсов, задействованных здесь и сейчас, заключается своеобразие нынешнего этапа соперничества этих двух мегамоделей.
Ведь ещё примерно пять тысяч лет тому назад первые микроскопические князьки крохотных оазисов Междуречья в своих надписях гордо именуют себя властителями четырёх сторон света. Заявка на право мирового господства уже сделана. Чуть позже то же мы наблюдаем в Китае.
Тут сразу обнаруживается несколько важных моментов. Восточный вектор глобализации оказывается первичен по отношению к своему западному собрату. Далее: он насквозь идеологизирован. Так как желание подчинить весь мир никак не обеспечено в восточном проекте ресурсами, необходимыми для осуществления такого намерения.
Не менее существенно, что гиперидеологизация экспансии, вообще говоря, не универсальна для цивилизации в целом. Ни с чем подобным мы не сталкиваемся в европейской модели даже намного позже. Ни у древних греков, пускай смотревших на остальной свет, как на варваров, ни у римлян первых веков их истории мы не найдём ничего похожего.
Чтобы Александр отправился на Восток, потребовались две масштабные интервенции персов на Балканы и масса мелких утеснений эллинов. Но и тогда он пошёл лишь за поживой. Хотя официальный лозунг кампании был – возвращение поруганных святынь, фактически речь шла о казне, драгоценной утвари и украшениях храмов, вывезенных мидянами из материковой Греции.
Лишь в третий раз разгромив Дария, и когда армия того разбежалась, оставив распростёртую перед победителем беззащитную огромную державу, военный совет македонцев настоял на том, чтобы их предводитель её подобрал. Вместе с ответственностью.
Отсюда следуют свои наблюдения. Западный глобальный политический проект играет вторичную, подчинённую, страдательную роль по отношению к восточному, всего-то отвечая на вызов последнего. Европеец, в отличие от азиата, сугубо прагматичен. Имперская идея возникает у него только после овладения ресурсами, потребными для реализации своего владычества.
Классическим примером тут служат наследники Ромула. Сначала они дважды (по просьбе эллинов из Великой Греции и защищая Рим от Ганнибала) разбили карфагенян на своей территории, потом, в третий, в Африке. И лишь затем, сокрушив пиратов, распоясавшихся без финикийской узды в южных и западных водах, встали перед необходимостью держать ответ за состояние Средиземноморья. Притом, что консерваторы в сенате на каждой стадии сопротивлялись тому, чтобы народ занимался кем-либо, кроме самого себя. А идеология Римского Мира – первой состоявшейся глобальной державы, ибо она объединяла в своих рамках всю тогдашнюю ойкумену,– и вовсе возникает намного позже описываемых событий.
В пределах рассматриваемой оппозиции Византия политически является продолжением западной модели. Это, кстати, очень хорошо понимали все франки. Как те, что восхищались державой константинопольских кесарей, так и те, кто стремились элиминировать её, как живого и непосредственного наследника Римской Империи. Мы также должны помнить, что партии, муниципалитеты и парламент, да и философия существовали в Ромее (как она сама себя официально именовала) тогда, когда в Западной Европе их и в помине не было.
Потому далеко не случайно, что демократические институты и самоуправление прежде всего возродились на Западе в Венеции, Флоренции, Генуе, которые Константинополь на время отвоевал у готов. А возникшие потом парламенты Исландии и Англии учитывали уже опыт аристократических, или олигархических, кому как нравится, республик средневековой Италии.
И ещё одно важнейшее обстоятельство. Падение Византии, как завершение первой ступени западного глобального политического проекта, практически совпало с прелюдией его перехода в свою вторую стадию: образования колониальных систем европейских королевств. То есть, с Великими географическими открытиями.
После освобождения колоний уже на наших глазах возникли неоколониализм, экономическая транснационализация и, как трансформация последней, современная глобализация. Таким образом, западный глобальный политический проект оказывается, во-первых, успешным и, во-вторых, непрерывным на протяжении более двух тысяч лет.
Совсем не то происходит с его восточным оппонентом. Тот, хоть и возник раньше и инициировал европейскую активность, так пока и не состоялся. Лишь арабский халифат территориально приблизился к могуществу Рима (отчего к эвокации практики халифов постоянно прибегают идеологи современных исламских экстремистов). Но просуществовало арабское единство всего несколько десятилетий, не оставив после себя сопоставимых с собою по охвату наследников.
Ханьский Китай тоже распался и был стянут воедино внешними агрессорами. Затем роль его объединителей ещё не раз играли завоеватели. В ХХ в. ту же функцию исполнила заимствованная извне идеология. Оттоманская Порта не была глобальной империей: по контролю она уступала халифату и была окольцована более обширными колониальными владениями европейцев. Да и представления об ойкумене к тому времени принципиально изменились.
Итак, восточный политический проект ещё и неудачен. И заражён вирусом самораспада.
Получается, что политический прагматизм устойчив, а идеологизм, даже вторичный (вспомним тот же Рим и Византию, да и колониальные сети) – нет. Важно понимать, что я говорю именно о моделях и их способности (или отсутствии таковой), трансформируясь, сохранять своё главное содержание, адаптируя его к новым обстоятельствам. А не их отдельных проявлениях: ведь и западные империи, как мы знаем, рушились. И в западном проекте присутствует идеология, но она идёт за прагматикой, а не наоборот, как в Азии.
Всё оказывается прямо наоборот, стоит нам обратить внимание на культурную сторону истории в традиционном понимании культуры.
В сфере духа Восток всегда проникает в самое сердце Запада: от культов Кибелы и Исиды в Риме, через христианство и теперь вот индуизм, буддизм, даосизм … далее везде. Наоборот, адаптированное Европой христианство, в отличие от родного восточного ислама, плохо приживается в Азии после утраты колонизаторами прямого политического контроля над той или иной территорией – Филиппины здесь исключение, подтверждающее правило.
Да и в том, что касается многих базовых культурных навыков и знаний, миф о похищении Европы лучше всего отражает реальное положение вещей. Так что напрасно американцы удивлялись тому, что глобализация оказалась улицей с двусторонним движением: они ухитрились проглядеть, что так было всегда.
Такая развилка объясняет ожесточённость нынешнего периода противостояния в рамках соревнования двух глобальных векторов. Ведь один проект, в дополнение к политическому доминированию, хочет навязать свои культурные предпочтения. А другой, довеском к культурному превосходству, проталкивает свои политические идеи. А природа не терпит всего и сразу. Как и вообще однообразия. Которое сродни пустоте. К тому же Азия не считает современную евроатлантическую цивилизацию иной позитивной системой ценностей. Но лишь внешне блестящей пустышкой, лишённой всяких нравственных координат.
Какое место в описанной картине занимает Россия? Изнутри и извне нам привычно транслируют, что она всегда была восточной сатрапией. Напрасно. Не буду далеко ходить за примерами. И основали нас датчане (варяги). И основные связи в домонгольское время и после были с Европой. И династических связей всегда с нею было не счесть. И контроль Ига был уже через 80 лет номинальным. И поклоны Невского, Калиты и прочих, особенно московских, князей в Орде были сугубо прагматичны: не хуже льстивого двуличия Людовика XI в похожих ситуациях, например. И демократические традиции не только на Северо-Западе, но и в посаде вообще хорошо известны.
Даже формально впав в восточный проект с идеологемой Третьего Рима, Грозный пошёл воевать не Константинополь и западных христиан, как был бы должен, если бы предался ей душою, но Астрахань и Казань, бывшие пробками на наиболее прибыльном тогда для русских купцов торговом пути. А с латинянами по своей инициативе однажды столкнулся в поисках короткого пути и незамерзающих портов в коммерции к Ганзой, Голландией и Англией. Сплошь одна голая прагматика. И Пётр, как мы теперь знаем, ничего принципиально новаторского, кроме эксцентричности, новых ресурсов и переориентации политики внешних союзов с католических на протестантские монархии Европы, не внёс в политику первых Романовых, хотя и придал ей свежий мощный импульс. Оттого после него Россия окончательно была признана членом европейской семьи.
В восточный политпроект Отечество впервые вляпалось в 1917 году. Мировая и перманентная революция, всемирная республика советов – из его логики. Как и необеспеченность ресурсами: для реализации подобных планов отсутствовало единство в социал-демократии и рабочем движении. И средства: деньги даже на одну страну большевики получили от германского генштаба. Но плата за предательство и последующая распродажа национальных сокровищ тоже не дали эффекта. Несмотря на ограниченные пределы, в которых были истрачены.
Парадокс в том, что и в советский период Россия продолжала вести себя по-западному. Индустриализация, политика в Средней Азии и на Кавказе, Афганистане и Чечне не по методам, а по тиражируемым матрицам является вестернизацией.
Полагаю, судьба социалистического эксперимента напрямую зависела от его восточного, в смысле соотношения идеологической и прагматической его компонент, характера. Поскольку восточный политический проект несёт в себе механизм самораспада, то развалился и Варшавский блок, и СССР, который Горбачёв не успел привести на Запад, и другие социалистические федерации – Чехословакия и Югославия. Оттуда же родом проблемы Грузии, Украины и Молдавии со своими квазиавтономиями и рыхлость СНГ.
Да и угроза дезинтеграции России вполне реальна, если мы ничего не изменим в своём политическом поведении. Ведь понятные в принципе требования признать страну великой державой без заботы о действительном обеспечении её достоинства есть чистая идеология, не более. То есть, азиатчина.
Хочешь быть великим – стань им. Все с тобой согласятся. Как то случилось с Америкой, без шума оседлавшей в ХХ в. ключевые мировые транспортные, энергетические, финансовые и информационные узлы. Вот прагматический подход.
Чтобы избежать худшего, мы должны вернуться домой. На Запад. У него есть две структуры, готовность присоединиться к которым однозначно зафиксирует серьёзность наших намерений: НАТО и ЕС. Вступление в ЕС – длительный процесс по многим причинам, не последнее место среди которых занимают внутреннее нестроение в Союзе и отсутствие у него внятной и понятной даже самим инициаторам стратегии развития. Значит, остаётся НАТО. Если не вся сразу (что лучше), то хотя бы её политическая структура.
Нашей независимости это не угрожает: сорокалетний пример Франции и отказ Альянса от коллективного участия в иракской операции красноречиво свидетельствуют, как далеко простираются в нём границы свободы. Не стоит и демонизировать процедуру принятия в блоке решений: кооперативность и диктат совсем разные вещи.
Могут сказать: нас там не ждут. Но ведь ждали. Я сам вёл предварительные консультации в начале 90-х с Вёрнером и Де Франкисом. Потом была неудачная попытка 2001 г. Оптимально прозвучало бы заявление о подаче заявки на вступление в НАТО прямо 9 мая. У нас был общий враг 60 лет назад. И мы были в одной коалиции. Есть он и теперь. Так отчего же не состоять вместе в Альянсе? И хотя возможность, связанная с юбилеем Победы и парадом гостей, была упущена, это вовсе не значит, что всё потеряно.
Конечно, чтобы избежать срыва ныне, президенту Путину надо предварительно проговорить данную идею по телефону с ключевыми фигурами. Почему я оптимист? Да потому, что Запад, в отличие от положения сразу после 11 сентября, начинает осознавать нависающую китайскую угрозу.
Что это принесёт нам? Во-первых, это патриотично, поскольку сохранит территориальную целостность России. Во-вторых, мы включимся в самую мощную оборонительную конструкцию северного полушария и обретём, дополнительно к собственным силам, надёжную солидарную защиту. В-третьих, освободимся хотя бы от одного, западного, из трёх до сих пор планируемых направлений (юг, восток, запад) противодействия потенциальным угрозам. А на самом деле – и от всех остальных. Значит, обретём и свободу манёвра и реальный шанс переориентировать, наконец, инвестиционную активность в область фундаментальных знаний и разработок (включая оборонный НИОКР), за которые мы отвечаем в нашей модели цивилизации, и расширение международной кооперации. Следовательно, в-четвёртых, оптимизируем перспективы входа наших технологий, совместно с другими европейцами, в закрытые пока нам секторы рынка вооружений и проч.
Свой интерес и у Запада. Во-первых, он получает предсказуемого союзника. Во-вторых, мы замкнём евроатлантическую систему безопасности в северной четверти земного шара на Тихом океане. Она станет завершённой и логичной. Наконец, западный политический проект вернёт себе исконный прагматизм.
Ведь сейчас, из-за безудержного американского стремления демократизировать Восток, евроатлантический лидер тоже впал в восточную ересь. Ибо обожествил только одну версию демократии и не получает заявленных дивидендов. Наоборот, создаёт себе и всему миру всевозможные крупные неприятности. Что, вкупе с большими внутренними проблемами западных обществ и их неорганичностью азиатскому поведению, грозит не меньше, чем России, дезинтеграцией западной модели как таковой.
С нашим же приходом в НАТО появится масса сугубо прикладных задач, решение которых будет необходимо ради сохранения устойчивости организации после вступления такого гиганта. Заниматься фантазиями будет некогда, и баланс будет восстановлен. То, что недавно было минусом, обращается плюсом. По моим впечатлениям, Альянс, кстати, готов к трансформацию через конвергенцию с Россией. Но не видит встречного понимания.
Ещё, если мы открыто и бесповоротно сделаем выбор в пользу НАТО, предполагающий кардинальную перемену текущего курса, то мы можем получить хорошую поддержку нашему вступлению со стороны ряда транснациональных компаний. Желающих покупать Россию и умеющих убеждать правительства. Но разочарованных чинимыми им препятствиями в сочетании с нашим разворотом к Китаю и занимающих сейчас тоже не слишком дружелюбную позицию.
Итак, возвращение на Запад выгодно стране. Но оно также хорошо ложится на психологические установки тех, кто (это важно!) ревностно относится к идее великой миссии России. Ведь мы, тем самым, спасём не только себя, но и европейский проект. Далее: войдя в него с нашими универсальными знаниями, мы становимся его умом ума и умом сердца. Что намного серьёзнее положения даже грандов технологии. Ибо фундаментальные достижения без техники живут, а она без них – нет. Куда уж больше! Лидирующее положение нам, если мы сами всё не проморгаем, в такой системе обеспечено.
Кроме того, мы, наконец, сыграем роль объединителей СНГ. Многие в Содружестве стремятся в НАТО. Однако, из-за проблем с нами, не знают, как это сделать. Мы откроем им дверь, возглавив движение.
У Путина и Буша есть более двух лет на то, чтобы реализовать уникальную перспективу. Они могут, если захотят, навсегда обеспечить себе самое престижное место в истории человечества. Как поистине великие лидеры своих наций и мира в целом. Впервые сумевшие перешагнуть местнический эгоизм в таком формате.
Вместо этого, Россия и США наперегонки пытаются договориться с Китаем за спиной друг друга. Пустая затея. Не только потому, что история противостояния двух глобальных проектов её сама по себе обнуляет. Или оттого, что выродившиеся западные версии неорганичны восточной модели, а Китай, всегда развивавшейся в ней, ей органичен, и значит переиграет и нас и их.
Просто он не станет договариваться ни с кем из нас, кто лихорадочно ищет его расположения, в стратегическом масштабе времени (который для него начитается там, где для янки – тоже показательно! – он заканчивается: 25 лет). Европейцы и американцы для него – «заморские черти». В буквальном смысле, т.е. бесы. Должные быть отправленными в преисподнюю. К русским китаец относится со смешанным чувством восхищения, зависти и презрения. В обоих случаях с такими соглашения не считают обязывающими надолго.
Да и зачем? Тщетны надежды западников на то, что Китай превратился в прагматический западный проект.
Культура вообще, и китайская, в силу её уникальной древности, в особенности, устроена так, что в ней ничто не забывается и не выбрасывается. А в ханьской версии цивилизации значится, что лишь китайцы способны править миром, поскольку только они сохранили утраченное прочими правильное понимание неразрывной взаимосвязи социальной и мировой гармонии.
Поэтому остальные обязаны довольствоваться статусом провинций и слуг Поднебесной. Кто-кто, а уж мы-то, русские, должны бы помнить, что значит подчинение её нормам. От Марко Поло, Рубрука, Плано Карпини и арабских авторов мы знаем, что Иго было устроено Руси по заказу татаро-монгол китайскими чиновниками.
Затащив к себе колоссальные инвестиции, захватив рынки ширпотреба и электроники, скупая промышленность по всему миру, и через бизнесы хуацяо, Пекин, подминая под себя экономику потребления, без которой единственно западное общество жить не может, последовательно идёт к своей цели. И уже весьма близок к ней.
Симптоматична его антияпонская разминка. Стране восходящего солнца весьма решительно и ясно напоминают, у кого она всему научилась, и кто, следовательно, является для неё старшим.
Ещё одна причина Западу и нам объединиться в НАТО. Стоящий перед нами выбор, на самом деле, прост: мы или спасёмся или накроемся все вместе. Посмотрите, кстати, на успехи Китая в военной сфере. Москва же ещё и накачивает его современными вооружениями вкупе с комплектующими к ним.
Завершая, отнесусь к вновь активизировавшейся некоторое время назад в Америке и Европе аналитической работе, проигрывающей сценарии распада России. Нельзя воспринимать её алармистски, но и легкомысленно. Легче всего объявить её очередным заговором, и окончательно свихнуться.
По-моему, дело и проще и глубже одновременно: понимая логику самораспада восточного проекта, в коем мы пребываем, там готовятся к вероятному оползню и пытаются предугадать конфигурацию нависающего селя в ядерной (но не только поэтому!) стране. Ибо знают, что хуже всего оказаться неподготовленными к обрушению такой махины. Отсюда растёт и политика подбирания соседей по нашим границам, как дополнительного пояса безопасности основного тела Запада от надвигающейся лавины.
Правда, есть и те, кто рассчитывает, что за время нашего распада, который может растянуться на десятки лет и тоже потребует прагматического напряжения, западные страны найдут очередной промежуточный выход для себя на следующие 25 лет. А там пусть думают другие. Пустые мечтания. Где работают глубинные коды цивилизаций, технические решения, которыми так славен Запад, без их опоры на широкий культурный фундамент, который у нас пока стоит, а там практически полностью размыт, не проходят.
Пока наши правители, увы, развернули главные программы кооперации на Восток. Им надо опомниться, иначе они неизбежно развалят страну. И, поскольку, в отличие от эпизода перестройки и первых лет Ельцина, живут в восточном политическом проекте, то обязательно с кровью. Если, дабы принудить другую сторону к большей сговорчивости, так друг друга пугаем: Запад нас распадом, мы его Китаем, то уже хватит. Всем пора прислушаться к трезвым голосам. Мир трясёт от игр тех и этих «патриотов». Достукаемся. Ежели время на раздумья ещё осталось, то оно катастрофически тает.
Кремль может просто пролететь мимо своего окна возможностей: западные партнёры окончательно решат, что надо дожидаться контролируемого развала России и покупать её по частям, и закроют тему. И у нас есть те, кто уже воспринял обсуждение подобных сценариев в Европе и Америке, как инструкцию, и действует в этом направлении.
Так сказать, готовят материальную базу и психологическую почву для раздела страны на несколько кусков. Но кто мне докажет, что легче настроить нацию на распад, чем вылечить небольшую группу политического класса от антизападного синдрома?