Юрий Соколов,
к.и.н., профессор, С.-Петербургский
государственный университет

В пределах сегодняшней рационализированной доктрины – история необходимое дополнение, декоративный аксессуар, который оживляет какими-то картинами правду жизни и, в общем, не говорит ничего полезного. Что может быть полезного в том, чего уже нет? Наука, которая занимается не только тем, чего не только не существует, но и тем, чего возможно, никогда и не было. И современная культура, которая существует на деньги инвесторов – упорно стремится создать в стиле «фэнтези» ощущение, что ничего на самом деле и не было. Рационализм предполагает концепцию исторического развития в духе позитивизма 19 века – то есть развитие от несовершенного к совершенному. От того, что была абсолютная дикость, теперь стало лучше, будет ещё лучше. На самом деле это стопроцентный марксизм, который живёт в современном обществе окончательно победившего капитализма.

Историк исходит из того, что ничто не уходит окончательно, всё возвращается на круги своя. Он в обществе выступает в роли Экклезиаста – всё, что было, снова будет и то, что будет – давно было. В сущности, любой историк подобен легендарной Кассандре. Дочь троянского царя обладала даром предвидения. Обладает ли историк даром предвидения – другой вопрос. Наверное, всё же обладает. Наука есть исследование и поэтому историк исходит сегодня из целой системы прецедентов. Но проклятие дочери царя Приама заключалось в том, что никто её пророчествам не верил. Поэтому историк в современном обществе – маргинал. Я – маргинал и, наверное, поэтому должен удовлетворяться одной простой фразой – « история единственно учит тому, что она никого ничему не учит». В этом отношении моё пребывание здесь совершенно напрасно.

Но я всегда могу удовлетворяться тем, что (продолжаю цитировать Ключевского) – «история не учит, она не учитель, история наказывает». Поэтому история сама за себя отомстит, если кто-то нас и не послушает. Хотя историк всегда должен сомневаться в том, что он говорит. Человеческая цивилизация – есть постоянное стремление к принуждению природы. Это принуждение вполне можно рассматривать в такой парадигме. Собственность условная (это сакрализация общественного настроения) и собственность безусловная (десакрализация общественного настроения). Кто выступает выразителем, гарантом сакральности, а, следовательно, и стабильности? Всегда – религия. Императив – всегда нравственный, а нравственность всегда религиозна, она не рациональна по определению, а всё, что не рационально – всегда религиозно. А инструментом, тем, что заставляет эту нравственность реализовывать, благодаря каким-то силовым действиям – это государство, которое появляется параллельно и одновременно с собственностью. Понятия «государство» и собственность почти тавтологичны. Государство сакрально, если общество религиозно. Кризис сакрализирующего сознания начинается в светлую эпоху Возрождения, когда так замечательно и эстетично пылали костры инквизиции, а это, если начинать с Кватроченто – 14 век. И через Декартовское мышление – то есть рубеж 16-17 веков с картезианским мышлением мы попадаем в границы равенства и братства, заливая кровью революций и мировых войн пространство нового времени – это кризис сакрального государства. Его разрушение означает приватизацию права на абсолютную эксплуатацию частным лицом. Отсюда происходит одна простая вещь, существующая в нашем времени – это абсолютизация собственности, которая, по сути, сама является сегодня религией.

Собственность почти тавтологична понятию свободы. Только кажется, что человек стремится к свободе. Он – по природе своей – животное общественное. И, находясь в обществе, он, конечно, стремится к тому, чтобы его защитили, сняли с него ответственность. То есть, стадность забирает часть свободы, но она лишает страха.

Человек, в сущности, всегда свободен – и в стаде и вне стада. Это лучше меня сказал Зигмунд Фрейд.

Вторая позиция. Собственность абсолютизируется в современном мире. Вне собственности – нет статуса (а это очень важно) и нет свободы. Свобода выражается в эпоху рационализма в материальном эквиваленте. Материальное владение собственностью есть владение свободой, а свобода – это и цель, и статус. Но собственно, что здесь нового? Новое, только применительно к христианскому миру. Это очень архаическая конструкция, опрокидывающая человека в дохристианский мир. Владеющий собственностью есть владеющий жизнью. Без владения собственностью нет полноценности бытия – абсолютно внехристианская позиция. Вопрос об абсолютизации понятия собственности – можно ли здесь ставить знак равенства с сакрализацией понятия собственности? Поставить, конечно, можно, только всё это будет относительно. Сакральное всегда апеллирует к высшему. В данном же случае применительно к собственности происходит пролонгация возрожденческого гуманистического, порочного комплекса. Напомню, «человек подобен Богу – следовательно, человек и есть Бог». Человек подобен Богу – это христианская позиция. А если «человек и есть Бог» - это когда обнажённого молодого человека из белого мрамора работы Микельанджело поставят в центре средневекового города, и все будут говорить – вот Бог. Это не Давид, а Голиаф, который восторжествовал над Давидом. То есть языческий мир, возрождение языческой античности восторжествовало над христианством. Итак, человек – подобен Богу, следовательно, человек – и есть Бог, человек подобен себе. Отсюда – когда вы смотрите на Джоконду и задаёте себе вопрос – это автопортрет Леонардо да Винчи? Да. Вы смотрите на Венеру, выходящую из воды Ботичелли. Это автопортрет Ботичелли? Да. Потому что модулем для художника эпохи Возрождения и далее будет всегда теперь только он сам – «я - мерило всего». Это уже воинствующий эгоцентризм, который перейдёт в сегодняшний мир. Здесь происходит некая самосакрализация. Но поскольку нет апеллирования к высшему, такая эгоцентрическая самосакрализация является по сути дела абсолютным и полным разоблачением. Поэтому статуя Давида стоит даже без фигового листка – абсолютная нагота, ибо человек разоблачается полностью. Происходит полная десакрализация человека и всего, что он делает. Всё это теперь является делом его рук, его мозга, его мышления, его потенциала. И он ни к чему не апеллирует. Отсюда те поразительные зверства, до которых ни одна языческая эпоха, а уж тем более христианство, не додумалось. Германия за 30-летнюю войну сократилась на две трети населения. Это декартовское мышление, означающее – бога нет, он умер или мы его отодвинули на периферию сознания. Значит – нет ничего святого. И собственность – тоже не святая, её можно приватизировать, забрать. Гуманизм в этом отношении является вещью опасной во всех смыслах. Сакральность собственности – дар Бога. Владетель собственности – хранитель дара. Отношение к чужой собственности – как к особой воле Бога. Посягательство на неё – государственную, частную или корпоративную – есть посягательство на божественную волю. Это бунт против Бога. Сакральность собственности обуславливает и защищает, но она возможна только в религиозном мире.

В атеистическом сознании собственность священна лишь на словах. То есть, желание того, кто имеет собственность. Не владеющих ею - гораздо больше, и они никогда не признают ваше желание законом. Кто вы – такой же биологический организм, как и я. А чем я хуже? Тем, что мне не повезло. Кто заставит человека не совершать отъём этой собственности? А отсюда и нестабильность этого мира. Собственность сегодня – не результат божьего дара, а результат сложных конъюнктур. Значит – иная конъюнктура может всё переиграть обратно. Здесь нет преступления нравственного, следовательно – религиозного. Ибо нравственности нет, потому что нет религии, значит – всё дозволено. В атеистическом обществе в принципе нет нравственности – а, следовательно, стабильности собственности.

Собственность – всегда изначально сакральна – как на востоке, так и на западе. Другое дело, что при сакрализации государства неизбежно поглощение государством всех институтов. Тогда собственность сакральна тем условием, что она есть часть государства, которое священно, ибо создано Богом. Значит – владеющий собственностью есть не хозяин, а пользователь, хранитель, но он апеллирует к высшей силе, которая его защитит. И эта сила не только нравственная, но и материальная. Это предполагает войны. Но ведь государство есть институт принуждения.

При десакрализации государства (западный вариант) как раз формируется частная собственность, правда, не сразу. Но со времени царя Приама с начала предархаической эпохи до Солона пройдёт 800 лет, то есть это достаточно долгий процесс. Но, тем не менее, частная собственность формируется. Сакрализуется право владетеля. Вот теперь можно вывести более или менее стойкую формулу. При сакразизации государства (так называемый египетский вариант) – происходит десакрализация составляющих элементов, которые фактически лишены смысла и содержания вне целого. Смыслом является целое зеркало, если его разбить – оно не имеет никакого смысла. Воссоединённое целое будет всегда меньше целого, которое было до этого. Собственность в египетском варианте отсвечивает отражённым светом от государства. Но этого отражённого света бывает, как правило, достаточно для стабильности в обществе. Собственность гарантирована пребыванием в сакральном целом. Десакрализация государства – это принцип общественного договора – эллинский вариант. Происходит гротескное повышение частностей, то есть фрагментов за счёт снижения статуса целого. Целое (государство) – есть собрание фрагментов, которые являются первоэлементами позиции. И, следовательно, за частностями сохраняется преемственность. Разбивая вазу мы сакрализуем каждый фрагмент – он абсолютно ценен сам по себе. У нас есть статуя – её распилили. У кого-то остался палец, у кого-то голова – кому как повезло, кто сколько отпилил. И это сакрализуется, а целое не имеет никакого смысла, как будто это был необработанный кусок мрамора. Кстати, именно так и произошло в 4-5 веках нашей эры, когда приходят варвары и «распиливают» Западную Римскую империю. Идёт сакрализация фрагментов.

Когда сегодняшний мир говорит «частная собственность священна», он повторяет эту фразу, убеждая всех, что это так и есть. А почему это так? Это ведь иррациональное утверждение. Сакральность – фактор иррациональный, идеалистический, апеллирующий к высшим силам. Следовательно, в десакрализированном и атеистическом обществе, где государство сведено к обслуживанию общественного договора – священность собственности ничем не гарантирована. И девальвация неизбежна, а значит – и неизбежна перманентность передела собственности. Поэтому собственность всегда уловка. Она обусловлена историческим опытом, исторической традицией, обстоятельствами, даже в том случае, если она считается частной, личной. Капитал существует в реальном конкретном мире, не астральном, не на страницах журналов. Эту собственность нужно защищать от внутренних и внешних врагов, от тех, кто очарован блеском вашего владения. Кто же будет её защищать? Тот, кто будет защищать, тот и будет выставлять требования. Вот этим собственность и будет обусловлена. Никакой безусловной собственности никогда не существует. Если бы она существовала – на Руси сохранилось бы вотчинное право. В 17 веке, когда вы читаете список боярской думы – то есть самых крупных собственников – это ведь всё новые имена, до смутного времени их не было. А где же те, те, кто был до смутного времени? Где Патрикеевы, Шуйские, Мстиславские? Их нет, появляются новые люди. Это нормально, потому что, кто-то перестаёт соответствовать условиям времени, играть по правилам и сходит с дистанции. А это значит – потерять собственность. Любой мечтает о стабильности. Но то, о чём я говорю – это не стабильность. Вообще вся история – это не стабильность.

Но собственность эффективна, когда она стабильна. Романтический период юности кончается достаточно быстро, и человек хочет с этого получить хорошие дивиденды и нормальную старость. Чем обеспечивается эта самая стабильность? Степенью легитимности. Это не то, что написано на бумаге и заверено у нотариуса. Это когда на улицах никто не сомневается в вашем праве на эту собственность. Никто не сомневался в праве герцога Робера Бургундского быть герцогом. А когда усомнился – перестала быть Бургундия, правда не при Робере.

А в чём выражается легитимность, чем она обеспечивается? В том античном понятии, которое называется «литургикус»- то есть литургия. Нам это понятие хорошо знакомо, как некое богослужение. Литургия – это общественное служение. Мы находимся в храме и совершаем его, желая в молитвенном единении сошествия святого духа. Но термин этот пришёл из Афин. Литургия – это система общественных обязательств, которые несут по отношению к тем, кто неудачлив. Хотя это не совсем афинское понятие. Фараон в Египте тоже несёт общественное служение. Потому что, когда враг-ассириец пересёк границу – то пойдёт его защищать не феллах, а фараон и далее по иерархии. Посмотрите на мумии многих воевавших фараонов – они имеют сломанные рёбра, пробитые черепа. Сколько ран на телах средневековых рыцарей – они несли литургию кровью, и это лучшая легитимность. Они жили в опасности и этим обеспечивали свою благоприятную участь.

Неправда, что все крестьяне стремились к свободе. Всем известно восстание под названием «жакерия». А в чём его суть? Крестьяне обращаются с просьбой к своему дофину, заявляя, что их сеньоры их предали. Мало того, что они не защищают Францию, они ещё ухитрились попасть в плен и требуют за себя гигантский выкуп согласно феодальному праву. Иоанн Добрый попал в плен к своему победителю Эдуарду Чёрному принцу и просто разорил его. Потому что он – король, и за него полагается большой выкуп. Франция собирала этот выкуп 10 лет. Он живёт в замке у своего захватчика, при этом к нему должны относиться по-королевски. Это разоряет Эдуарда под чистую, и он вынужден начать новую войну с Францией, чтобы прокормить ненасытного короля. Каждый феодал, попавший в плен, соответственно, сообщал свою цену выкупа. Крестьяне посчитали такие цены не объективными и не адекватными и потребовали у дофина лишить их права собственности и назначить новых собственников. Ни о какой свободе речь не идёт, они хотят заниматься своим трудом – обрабатывать землю, пасти стада. Воевать они не хотят. То, что потом произошло – исходило из интриги и нас не интересует. Тот, кто не несёт литургию – не имеет права на легитимность. Литургия есть мера зависимости собственности и собственника от общества и государства. Это выгодно. Собственник может стремиться стать независимым, но тогда он обречён на два варианта. Или превратить собственность в нечто мобильное – движимое имущество, передвигать из страны в страну. Или превратить её в некий международный бизнес. Это можно сделать, но такое всегда порождает конфликты. Вы хотели уйти, обретя свободу, но вы получите теперь несколько проблем. Вы не хотели договариваться с государством «икс», а теперь будете договариваться с государствами «икс», «игрек» и «зет». Вы будете втягивать эти государства в свои проблемы и проблемы с другими транснациональными корпорациями. А это приведёт к тому, что произошло в 1914 году.

Вариант второй – поглотить другое государство – то, что описано у Ленина – создание государственно-монополистического капитализма. Вот он уж точно паразитирующий и загнивающий. В 1917 году произошло иное. Государство, уж какое есть поглотило собственность. Может быть и по-другому – собственность поглотит государство. И тогда собственности придётся выполнять всё те же государственные функции.

Церковь в своё время пошла двумя путями. Первый – (это наш путь) попытка трансформировать государство изнутри. Второй – теократический – указан Блаженным Августином. Здесь церковь поглощает государство – у неё более мощная харизма, и опыт больше, чем у любого собственника. Чем это всё кончилось? Катастрофой.

Какой из всего этого выход? Стабильная собственность – это собственность, которая всегда существует в пространстве литургии. Это собственность, которая находит систему компромиссов, которая должна беречь государство, другого защитника у неё нет. Вы это всё знаете, но такова судьба историка – говорить банальности.