Работа предлагает вариант теоретического подхода к институциональному анализу хозяйственного действия. Она начинается с анализа специфики нового институционального подхода в экономической социологии. Далее предлагается исследовательская схема, в которой увязываются инcтитуциональные образования, структура мотивов хозяйственных агентов и вырабатываемые ими концепции контроля. Здесь рассматриваются формы легитимных притязаний на ресурсы и доходы, способы поддержания контрактных отношений, выстраивания деловых сетей и формирования деловых стратегий.

Предложенная схема используется для изучения деформализации правил в посткоммунистической экономике. Деформализация определяется как непрерывная трансформация институтов, в ходе которой формальные правила в значительной степени замещаются неформальными и встраиваются в неформальные отношения. Представлена логическая схема основных элементов процесса деформализации. Наконец, их содержание раскрывается на примере широко распространенных схем ухода от налогов.

1. О новом институционализме (вводные замечания)¹

Настоящий период характерен растущей популярностью новых институциональных течений. Набирает силу новый институционализм в кономической теории. Как известно, его родоначальником считается Р.Коуз, опубликовавший еще в 1937 г. свою знаменитую статью «Теория фирмы»² и ставший более чем полвека спустя нобелевским лауреатом по экономике.

А наиболее обстоятельно теоретические основания нового направления были представлены О.Уильямсоном и Д.Нортом³.

В отличие от старого американского институционализма Т.Веблена, Дж.Коммонса и У.Митчелла, новый институционализм значительно ближе к неоклассической экономической теории, не стремится порывать с ней связи, речь идет скорее о достраивании и модификации традиционной микроэкономики. Однако вносимые новыми институционалистами изменения довольно существенны. Они усиливают предпосылку методологического индивидуализма и распространяют предпосылку о максимизации полезности на все типы действий. В то же время серьезному ограничению подвергается предположение о рациональности поведения, поскольку принимается концепция Г.Саймона об «ограниченной рациональности» [bounded rationality]. Обращается внимание на угрозы оппортунистического поведения заинтересованных хозяйственных агентов, или, говоря словами О.Уильямсона, следования своему интересу неблаговидными средствами [self-interest seeking with guile] – путем утаивания и искажения информации, отлынивания и нарушения обязательств⁴. Оппортунизм связан со специфичностью активов и возникающей вследствие этого асимметрией информации, не позволяющей эффективно контролировать действия хозяйственных агентов.

Именно учет фактора ограниченной рациональности и предотвращение оппортунистического поведения обусловливают необходимость хозяйственных организаций в противовес рыночному взаимодействию⁵.

Еще один важный сдвиг связан с тем, что новые институционалисты вводят в анализ временную перспективу, переходя от разовых и полных контрактов к рассмотрению неполных контрактов [incomplete contracts], предполагающих определенную длительность во времени, т.е. «отношенческую контрактацию» [relational contracting] ⁶.

В новом институционализме часто выделяют два течения. Первое – неоинституционализм, оно не посягает на методологическое «ядро» экономической теории и затрагивает только ее «защитный пояс» (И.Лакатос). Второе течение обозначается как новая институциональная экономическая теория. Здесь делаются попытки ревизовать часть основополагающих предпосылок неоклассики7. С конкретным разнесением концепций и их авторов по двум этим течениям наблюдается изрядная путаница⁸. Но и в том, и в другом случае речь идет о попытках явной ревизии традиционного экономического подхода, и оба направления, на наш взгляд, вносят вклад в развитие «экономического империализма», связанного с продвижением экономической теории сначала в смежные, а затем и в более отдаленные объектные области.

К концу 1980-х -началу 1990-х годов направление нового институционализма заявило о себе и в социологии. Сразу оговоримся, что к данному направлению мы относим не любое социологическое изучение институтов, а лишь те исследования, которые развиваются в отчетливой связи с новой институциональной экономикой, включая явные заимствования терминов и концептуальных схем (в первую очередь, речь идет о теории прав собственности, структур управления, трансакционных издержек и пр.). Данное направление весьма активно развивается американской социологией в рамках теориях организаций. В зависимости от того, какого рода факторы акцентируются в исследовательских программах, в американском институционализме мы условно выделяем два течения. Первое может быть названо культурно-ориентированным (П.Димаджио, У.Пауэлл, Н.Биггарт и др.), второе – властноориентированным (У.Бейкер, Н.Флигстин и др.)⁹.

Параллельно американскому направлению все большую известность приобретает новый французский институционализм. Предложенная Л.Болтански и Л.Тевено экономическая теория конвенций рассматривает множественные порядки обоснования ценности [orders of worth] и способы координации хозяйственных взаимодействий¹⁰.

Итак, определенная часть социологов начала проявлять пристальный интерес к тому, что происходит в новой институциональной экономической теории и, более того, интенсивно заимствовать ее концептуальный материал¹¹. Одни из них тяготеют к более формальным и логически строгим построениям О.Уильямсона, другие испытывают симпатии к более «мягкому», историко-ориентированному подходу Д.Норта. На первый взгляд, ситуация выглядит несколько странно, ибо сделанное новой институциональной экономикой «открытие», что «институты имеют значение» (institutions matter), для социологов не может быть новостью. Они занимались их изучением с момента возникновения социологической дисциплины. Означает ли это, что социологи, забыв о собственных корнях, бросились имитировать достижения более мощной профессиональной корпорации экономистов. Думается, что дело обстоит несколько более сложным образом.

Стремление к заимствованию служит очередным проявлением кризиса современной социологии (который, заметим, стал ее привычным состоянием). В немалой степени этот кризис питается неудовлетворенностью социетальными структуралистскими подходами, страдающими экономическим и культурологическим детерминизмом. Сегодня и марксистские категории производственных отношений, и функционалистские системы ценностей, с помощью которых основная часть социологов долгое время привычно объясняла основы макропорядка, кажутся слишком абстрактными, чтобы объяснять практики повседневного действия человека. В результате вопрос об основаниях социального действия, которые не являются по отношению к нему чем-то внешним и безразличным, не находит удовлетворительных решений. В этих условиях творческие заимствования из смежных областей в рамках нового институционализма становятся для социологии инструментом обновления собственных подходов, попыткой «влить свежую кровь».

На наш взгляд, важно и то обстоятельство, что делается шаг навстречу именно экономической теории. Появляется шанс на некий перелом во взаимоотношениях между двумя дисциплинами. Дело в том, что формирование облика экономической социологии с середины прошлого столетия происходило не столько в критическом противостоянии экономическим подходам, сколько в отрыве от них. Формально критики было более, чем достаточно -только ленивый не критиковал «традиционных экономистов», но делалось это довольно поверхностно. Марксисты (за некоторыми исключениями, такими, например, как аналитический марксизм Дж.Ремера) не желали принимать маржиналистских подходов и апеллировали скорее к классической политической экономии девятнадцатого столетия. Теория структурного функционализма была слишком «философской» и замкнутой на самое себя. Более «приземленные» направления индустриальной социологии первоначально вырастали из прикладных психологических разработок. Важное субстантивистское направление, заложенное трудами К.Поланьи, было связано с социальной и экономической антропологией. Все эти столь разные направления объединяло заметное безразличие к состоянию и тенденциям развития экономической теории. Теоретические заимствования из последней, разумеется, наблюдались и в тот период, но материал черпался социологами из других источников. Добавим, что безразличие экономистов и социологов было взаимным. Интерес первых к происходящему в стане социологии был и по сей день остается поверхностным и неустойчивым (если не принимать всерьез ритуальные заверения о необходимости междисциплинарных исследований).

В настоящее время содержательная связь с новыми течениями в экономической теории по-прежнему остается слабым местом экономической социологии. Однако сами попытки установления и укрепления подобной связи заслуживают внимания. И новый институционализм становится одной из таких попыток: из экономической теории берутся основополагающие предположения об индивидуальном выборе, которым не хватало социологической мысли, а из социологии – представления о структуре ограничений индивидуального выбора, которым не находилось места в традиционных экономических рассуждениях¹². Традиционная социология игнорировала человека, способного принимать индивидуальные решения и делать осознанный выбор, а в традиционной экономической теории этот человек «повисал» в безвоздушном пространстве в отсутствие поддерживающих социальных структур. Следуя за новой институциональной экономической теорией, пытающейся осуществить синтез старого институционализма и традиционной неоклассики¹³, новый институционализм в социологии пробует соединить достижения новой институциональной экономики и традиционной социологии¹⁴.

Успех попыток подобного синтеза означал бы, помимо прочего, переход от априорного отрицания экономического подхода к выработке содержательной критической позиции в его отношении. Ибо при всех заимствованиях у экономического социолога не может не сохраняться серьезной неудовлетворенности экономическими построениями, которые зачастую слишком формальны, внеисторичны, не специфицированы по отношению к социальным группам, исходят из стабильных предпочтений и абстрактной «природы человека». Так что присматриваясь и производя заимствования, эконом-социологи пробуют выработать свое собственное понимание. Оно отличается, впрочем, и от традиционных социологических взглядов. Так, институты понимаются уже не как отвлеченные схемы и идеальные стандарты поведения. Речь идет о правилах, которые регулируют практики повседневной деятельности и поддерживаются ими. Для экономической социологии такое переосмысление роли институтов есть ничто иное как прямой путь к выработке социологии рынков, которая опиралась бы на адекватную теорию действия15. В свою очередь, это поможет разработать осмысленные и в то же время операциональные исследовательские схемы, недостаток которых по-прежнему столь остро ощутим.

---

¹ Мы хотели бы поблагодарить Нила Флигстина за его ценные комментарии к первому варианту данной работы.

² См.: Коуз Р. Фирма, рынок и право. М.: Дело, 1993.

³ См.: Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М.: Начала, 1997; Уильямсон О.И. Вертикальная интеграция производства: соображения по поводу неудач рынка /Теория фирмы. СПб: Экономическая школа, 1995. С. 411-442; Williamson O.E., Masten, S. (eds.). The Economics of Transaction Costs. Berkeley: University of California, 1999.

⁴ См.: Furubotn E.G., Richter R. The New Institutional Economics: An Assessment /Furubotn E.G., Richter R. (eds.). The New Institutional Economics. Tubingen: J.C.B. Mohr, 1991. P. 4.

⁵ См.: Уильямсон О.И. Экономические институты капитализма: фирмы, рынки, «отношенческая» контрактация. СПб.: Лениздат, 1996.

⁶ См.: Радаев В.В. Экономическая социология: курс лекций. М.: Аспект Пресс, 1997. С. 29-31.

⁷ См.: Eggertsson T. Economic Behavior and Institutions. Cambridge: Cambridge University Press, 1990. P. 6.

⁸ Об этом см.: Шаститко А.Е. Неоинституциональная экономическая теория. М.: ТЕИС, 1998. С. 26-28.

⁹ См.: Baker W.E. The Social Structure of a National Securities Market // American Journal of Sociology. Vol. 89. 1984. No. 4. P. 775-811; Biggart N. Charismatic Capitalism: Direct Selling Organizations in America. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1998 (1989); Fligstein N. The Transformation of Corporate Control. Cambridge: Harvard University Press, 1990; Powell W., and DiMaggio P. (eds.). The New Institutionalism in Organizational Analysis. Chicago: University of Chicago Press, 1991.

¹⁰ См.: Тевено Л. Множественность способов координации: равновесие и рациональность в сложном мире // Вопросы экономики. 1997. №10. С. 69-84; Тевено Л. Рациональность или социальные нормы: преодоленное противоречие? // Экономическая социология. Том 2. 2001. №1. С. 88-122 //www.ecsoc.msses.ru; Болтански Л., Тевено Л. Социология критической способности // Журнал социологии и социальной антропологии. Том 3, 2000. № 3. С. 66-83.

¹¹ См.: Baker W.E. Faulkner R., and Fisher G. Hazards of the Market: the Continuity and Dissolution of Interorganizational Market Relationships, American Sociological Review, Vol. 63. April 1998. P. 147-177; Nee V. Sources of the New Institutionalism, in: Brinton M. and Nee V. (eds.). The New Institutionalism in Sociology, New York: Russell Sage Foundation, 1998. P. 1-16; Fligstein N. Fields, Power, and Social Skill: A Critical Analysis of The New Institutionalisms// Экономическая социология. Том 2. 2001. № 1. С. 4-25 //www.ecsoc.msses.ru.

¹² См.: Nee, V. Sources of the New Institutionalism. P. 12.

¹³ См.: Шаститко А.Е. Неоинституциональная экономическая теория. С. 31.

¹⁴ См.: Fligstein N. Fields, Power, and Social Skill: A Critical Analysis of The New Institutionalisms// Экономическая социология. Том 2. 2001. № 1. С. 4-25 //www.ecsoc.msses.ru.

¹⁵ См.: Радаев В.В. Рынок как объект социологического исследования // Социологические исследования. 1999. №3. С. 2837; Lie J. Sociology of Markets // Annual Review of Sociology. 1997. Vol. 23. P. 341-360.