Андрей Александрович Яковлев не первый раз появляется на страницах нашего сайта. И хотя он уверяет, что 20 лет смотрел на микроуровень, у нас беседы с ним связаны с вопросами глобальными, общими, но, в конце концов, так или иначе отражающимися на жизни каждого человека.

Вот и теперь его взгляд на глобальный либеральный капитализм – это взгляд на очень общий вопрос, на самом деле, играющий важную роль в экономике, а также политике, скажем мягко, большинства стран мира.

Мы рассчитываем, что размышления Андрея Яковлева будут интересны нашим читателям.

Также, пользуясь случаем, мы поздравляем Андрея Александровича с присуждением ему премии имени Егора Гайдара в номинации «За выдающийся вклад в области экономики».

- Андрей Александрович, доклад о глобальном либеральном капитализме 2.0 Вы сделали на семинаре в ВШЭ, а сейчас, насколько я знаю, дописываете статью на эту тему. Свой доклад Вы начали словами: «Больше 20 лет я смотрел скорее на микроуровень: поведение предприятий, бизнес-ассоциаций, экономических агентов и так далее. Но в последние лет 7 – 10 в том, что я делал в плане исследований происходил определённый сдвиг к политэкономии: было ясно, что действия экономических агентов зависят от условий, которые складываются в среде, в стране и так далее».

И вот Вы занялись такой глобальной темой.

- Конкретно для этой работы существенным фактором был проект, который мы делали для ЦСР: там было обследование элит федерального и регионального уровня, а также исторические кейсы по ряду стран, которые в разные периоды времени смогли решить проблемы, подобные стоящим сейчас перед Россией. К сожалению, вдаваться в подробности я не могу, поскольку проект был закрытый. Тем не менее, я могу сказать: проект ясно показал, что обсуждать и проектировать те или иные изменения для России без понимания общей «картины мира» сейчас бессмысленно.

- И важнейшей темой этой картины мира оказался глобальный либеральный капитализм?

- Глобальный либеральный капитализм 2.0, в котором мы все сейчас находимся, имел определённые предпосылки и определённую внутреннюю логику. Эта логика, на мой взгляд, была показана еще в книге «Second Industrial Divide», изданной в 1984 году. В этой книге Майкл Пиор и Чарльз Сейбл объяснили логику возникновения модели массового производства, утвердившейся в ХХ веке в развитых странах и ставшей основой для роста благосостояния, а также показали, как эта модель пришла к кризису в 1970е и что может быть дальше.

Переход к массовому производству, начавшийся с конца XIX века, потребовал от бизнеса иных масштабов инвестиций в основной капитал. Капитализм, основанный на массовом производстве, не мог функционировать в условиях циклических кризисов – это наглядно показала «великая депрессия» 1929-1933 годов. Конвейер, построенный Фордом, должен был работать постоянно. Но для этого был нужен постоянный спрос.

И такой спрос был создан – через регулирование занятости, введение стандартов оплаты труда, ограничение монополий, существенное повышение налогов, которое обеспечило возможности для финансирования госсектора (включая военные нужды, науку, образование, здравоохранение). Все эти меры позволили стабилизировать экономику. В том числе был создан источник стабильного массового спроса – массовый средний класс. Но важно понимать, что это был средний класс развитых стран – потребности которого были не безграничны. К концу 1960х у большинства людей в Европе и США уже были квартиры, автомобили, холодильники, стиральные машины и они не собирались менять их каждый год. Эта стагнация спроса (наряду с нефтяным шоком 1973-1974 года, потребовавшим структурной перестройки развитых экономик) стала одним из факторов затяжного кризиса 1970х.

Траектория выход из этого кризиса была предопределена разными событиями. Существенную роль сыграли начавшиеся технологические сдвиги. Основными из них я считаю два. Первый – развитие транспортной инфраструктуры и соответствующее снижение транспортных издержек. Вторым стало развитие информационных технологий, которые сделали возможным удалённый контроль технологических и производственных процессов, невозможный до этого времени.

Все это стало предпосылкой для изменений в принципах управления созданием стоимости. Десятилетиями существовала стандартная модель мировой экономики, сводившаяся к тому, что в развитых странах были крупные компании, которые непосредственно контролировали весь цикл – от НИОКР и дизайна до производства, логистики и реализации продукции. Роль развивающихся стран сводилась к тому, что оттуда поступала сырье и туда экспортировалась часть готовой продукции. 

- Вы считаете, что затем всё изменилось?

- Безусловно, изменилось. Уже в 1970-е годы началась трансформация этой модели: стали возникать распределенные схемы, единая технологическая цепочка стала дробиться на звенья, которые стали выделяться в отдельные юридические единицы, подчас неконтролируемые головными офисами транснациональных компаний (ТНК), базирующихся в развитых странах. Но ТНК при этом всегда осуществляли общий контроль процесса. И обычно сохраняли прямой контроль над звеньями, где производилась наибольшая доля добавленной стоимости.

- Что это давало для экономического развития названных структур?

- В своё время было достаточно работ на эту тему, показывавших, что дробление компаний с выводом определённых частей на аутсорсинг приводило к существенному повышению эффективности. Это в частности связано с уменьшением издержек и рисков для крупных компаний. Ведь раньше в условиях снижения спроса они продолжали нести издержки по зарплате – т.к. сокращение работников в развитых странах с их трудовым законодательством это дорогой процесс. Теперь же в рамках общения с внешними субконтракторами все происходит в логике: есть заказы – работаем, нет заказов – все свободны. При этом сохранение контроля над разработками, дизайном и контроль над сбытовыми сетями по-прежнему гарантирует получение большей часть добавочной стоимости.

- А итог?

- В итоге основным рынком сбыта по-прежнему остался «золотой миллиард», но выросла эффективность процессов в цепочках создания стоимости. Наряду с технологическими сдвигами одним из факторов здесь стало банкротство и распад социалистической системы, занимавшей добрую треть мира. Крах мировой социалистической системы открыл новые рынки, причем не с точки зрения сбыта, который так и остался в развитых странах, а с точки зрения доступа к ресурсам. С одной стороны, это были дешевые квалифицированные трудовые ресурсы (в первую очередь, Китай), с другой стороны – дешёвые природные ресурсы (в первую очередь, бывший СССР). Доступ к этим ресурсам стал существенным фактором повышения эффективности массового производства. Те же самые массовые товары стали дешевле - если говорить не о номинальных ценах, а о соотношении цена/качество. И за счёт этого стало возможным продление жизни массового производства – поскольку благодаря снижению относительных цен на массовые товары произошло расширение спроса со стороны потребителей в развитых странах. 

Но всё это – история отдельных механизмов на уровне цепочек создания стоимости. Нужны были и дополнительные институты глобального управления, обеспечивающие, в том числе стабильность для инвесторов.

- Андрей Александрович, до сих пор Вы ни об инвесторах, ни об инвестициях не упоминали. Теперь пришёл и их черёд?

- Вся история с определёнными цепочками опиралась на то, что в рамках начинавшейся глобализации как новой модели очень важным фактором были инвестиции, которые шли из развитых стран в страны развивающиеся. Инвестиции в добычу ресурсов, а также в создание разного рода сборочных заводов и производства компонентов с использованием местной дешевой рабочей силы. Для этих инвесторов нужно было обеспечить гарантии, что их не обманут, а их средства не украдут. И это обеспечивали институты, выполнявшие как финансовые функции, так и отчасти функции принуждения – если соответствующие страны начинали нарушать правила, установленные для них развитыми странами. В числе таких институтов можно назвать МВФ и Всемирный банк, которые возникли сразу после Второй мировой войны. До краха Советского Союза они работали только на капиталистический мир, после краха СССР стали действительно глобальными. А в середине 1970-х годов появляется такой неформальный институт, как «Большая семёрка». Она играла и играет огромную роль, с точки зрения согласования позиций и интересов ведущих мировых держав.

- Андрей Александрович, в нашей беседе до сих пор не прозвучал термин «либеральный», хотя он и вынесен в заголовок.

- Либерализация была основной идеологией этой модели и обосновывалась, в том числе экономической теорией.  

- Например.

- Высокие барьеры (например, импортные тарифы, ограничения на предпринимательство или участие во внешней торговле, запреты на доступ инвесторов в определенные сектора) означают неэффективность, а разрушение барьеров ведет к повышению экономической эффективности.

- И что произошло на самом деле?

- Реально произошло существенное снижение барьеров входа. Не это только уже названные примеры с транспортом и IT, но и законодательные изменения: в большинстве стран мира снизились импортные тарифы. Это была сознательная политика, которая открыто лоббировалась развитыми странами. Привлечение дешёвой рабочей силы, эффективность использования которой росла за счет новых технологий, дало новый импульс для развития массового производства. В результате в мире в целом наблюдался довольно устойчивый экономический рост, сопровождавшийся ростом средних доходов.

- Какой именно конкретный период времени Вы имеете в виду? Ведь пока что речь идет о достаточно продолжительном временном отрезке в несколько десятилетий.

 - Если посмотреть на 1990е и 2000-е годы, то отдельные кризисы, конечно, были мексиканский 1994, азиатский 1997, кризис доткомов в США в 2000 году. Но глобальных кризисов, которые задевали бы мировой рынок в целом, не было очень долгое время. В целом это был один из самых успешных периодов экономического развития. Причем успешным он был в том числе для развивающихся стран, где заметно выросли доходы населения.

Но существенно, что распределении доходов и выигрышей было неравномерным. Перенос производств в развивающиеся стран вел там к росту производительности и повышению эффективности. Но за счет того, что цепочки создания добавленной стоимости контролировались компаниями из развитых стран, эти страны выиграли больше. Например, эксперты британского Institute for Development Studies в начале 2000-х показывали на цифрах, что без учета Китая неравенство между развитыми и развивающимися странами в 1980-1990-е годы выросло. Но, помимо неравенства между странами, ещё более серьёзные процессы происходили внутри самих стран. В развивающихся странах возникла элита, получавшая сливки с этого процесса. В развитых странах парадокс был в том, что при гораздо больших возможностях для компенсаций плоды пожинали тоже определённые элитные группы, а не всё общество. И сегодня мы наблюдаем последствия этого.

Продолжение следует.

Беседовал Владимир Володин.