Мы продолжаем беседу с Александром Самохиным о работе его компании, проблемах рынка и многом другом.

- Александр, понятно, что приходится Вам нелегко. Но тем не менее после вашего рассказа мне кажется, что все-таки дела у компании «Дельфин» идут неплохо.

- Ну, не знаю, сложно оценивать. Есть некий накопительный итог, может быть, сказывается тренд прошлых лет. Мы достаточно много лет работали, мы потихонечку развиваемся, мы постоянно инвестируем все деньги в предприятие. Может быть, за счет этого мы сохранили старый тренд, который был. Мы накопили определенные компетенции, мы их внедряем, и очень жалко, когда мы что-то знаем и не можем или не успеваем внедрить.

- Ваши сожаления понятны. Но каковы основные причины этих проблем?

- Отсутствие специалистов все-таки налицо, профессиональных модельеров, опытных технологов в производстве обуви становится всё меньше. Это – дефицитные специальности.

- А куда же они все делись?

- Ну, во-первых, их всегда было не так много.

- Модельеров, ладно, но технологи-то были.

- К сожалению, технолог должен быть не тот, какие сейчас в основном присутствуют на рынке труда.

- А какие специалисты Вам нужны?

- Нужен технолог-практик, который всю жизнь собирал сам эту обувь, который начинал с нуля. Например, человек учился в обувном техникуме, собирал обувь, моделировал обувь, потом работал на производстве лет 20-30. Вот таких специалистов мало.

Хотя, казалось бы, должны быть, но их мало, а эти люди, в общем-то, и определяют сейчас производственную культуру, делятся опытом. Это важно, но таких людей мало, если такие работники в ближайшие 20 лет не будут воспроизводиться, мы столкнемся вообще с катастрофой. У нас и так уже, честно сказать, катастрофа на этот счет.

- А что, молодежь не приходит?

- Молодежь приходит, но, чтобы быть обувщиком, надо любить обувь. Надо ее собирать руками, надо не просто проектировать на компьютере, надо много что уметь.

К сожалению, люди не хотят работать. Целый же тренд был: не хотят, не популярно работать на заводе. И это в России. В Азии, например, популярно, и это приветствуется, все любят эту жизнь. А в России не хотят. Они все хотят, как в журналах, жить – модно. В большом городе ходить на разные тусовки, мероприятия. А завод такое не прощает.

Заводской жизнью люди не хотят жить. А сейчас, может быть, получится так, что они ею уже не смогут жить, потому что упустили время. Надо было готовить кадры, пока в обществе держался этот менталитет, надо было готовить целую культуру.

- Как я понимаю, Александр, производственная культура – очень болезненный для Вас вопрос.

- Я еще раз повторю: производственная культура – самое важное, если эту культуру позабыли, восстановить ее сложно. И её нельзя восстановить быстро. И сейчас сложилась ситуация, когда в производстве культуры нет, и воссоздать её быстро мы не сможем.

Потеряны и другие экономические возможности. Все. Куда пойдет молодой человек работать, неизвестно. Куда он пойдет? Я вот всегда задаю себе вопрос: какая сфера услуг сможет их накормить? Вот сейчас, когда с бюджетом будут сложности, когда, вполне возможно, будет нарастать инфляция, если к этому прибавится отсутствие нормальной работы, не знаю, может быть, что-то в мозгах поменяется. Хотя сомневаюсь.

- Будем честными, ведь в той же Азии или в Латинской Америке, о которых упоминалось, людей на производство гонят нищета. Там любая работа престижна. У нас этого нет.

- Да, она гонит, потому что кушать хочется. А у нас, не знаю. Я не хочу говорить плохо про наш народ: я сам часть этого народа. Но когда тебе приходит на работу мама лентяйка, за ней – папа лентяй, и тут же дочку такую же приводят, ты понимаешь, что это уже семья из поколения лентяев. И ты говоришь: нет, ребята, вы у меня работать не будете, а сам понимаешь, что это явление уже на уровне семьи. Не то, что в семье в силу каких-то причин появился тунеядец – все лентяи.

- Это уже естественный, вернее – неестественный отбор.

- Вот именно – неестественный: на простейшую операцию, на раскройщика, долго не могли работников найти. Сейчас, наконец, раскройщиков собрали, как-то удачно подвернулось. Ну это же вообще: на простейшей операции не хотели люди работать.

И запросы по зарплате сейчас уже такие: в интернете читаешь – уже профессионалы, не знаю, механики, инженеры, 100 тысяч хотят получать и выше. Еще два года назад, возьмите, что такое 100 тысяч зарплата. 100 тысяч зарплаты в Москве не везде были, а сейчас 100 тысяч в регионах, пожалуйста, платите. Потому что на военных, ну, государственных заводах начали платить большие деньги, и пошел переток людей из нормальных коммерческих предприятий в эту сферу.

- Увы, но во время вооружённого конфликта это естественно: оборонная промышленность становится основной.

- Но для нас это – искусственно созданная модель. Должно быть балансировка, но пока она произойдет, неизвестно, что будет со многими коммерческими предприятиями. Их будет лихорадить, они будут закрываться.

Нам говорят, что из низкоэффективных предприятий работники будут уходить в высокоэффективные предприятия, и это будет подталкивать всех работать эффективно. Извините, где доказательства, что государственные и частно-государственные предприятия работают более эффективно, чем частные? А ведь они повышают зарплату и этим переманивают к себе людей.

- Да, потому что у них государственный оборонный заказ, им нужно работать в две, а то и в три смены, а для этого необходимо забирать людей из коммерческого сектора.

- Вот и получается: их эффективность свелась к госзаказу и к тому, что им просто дали больше денег, бюджетных денег.

- А как может быть измерена эффективность военного завода в момент вооружённого конфликта? Он выпускает продукцию, которая идёт на поле боя, где её уничтожают. Его эффективность – это успехи армии.

- Ну, эффективность мы увидим в долгосрочном периоде. Когда этот конфликт закончится, потребность в военной продукции упадёт, и эти люди будут никому не нужны. И в долгосрочной перспективе это проблема. Уверен: профессиональные экономисты всё это, конечно, понимают.

- Послевоенные периоды никогда в истории не были легкими. Но оборонная промышленность ощутит это не сразу: надо же будет восстанавливать привычный для страны оборонный потенциал. И пока все это придёт в норму...

- Ну, что ж, это – целая жизнь. И самое главное, что это жизнь людей. Когда мы проникаем в глубинные проблемы какого-то конкретного предприятия, то понимаем, что не каждый руководитель это переживет. Не каждый руководитель захочет в это время передать своё детище куда-то по наследству или топ-менеджерам. И это будет вызов для целой группы отраслей.

К тому же, как показала практика, у нас в России, 90% владельцев предприятий не в состоянии передать их по наследству...

- Но, поскольку мы сейчас говорим о государственных предприятиях (или предприятиях с государственным участием), этот вопрос так остро не стоит.

- Для этих предприятий – да. Но меня, разумеется, больше волнует судьба частных предприятий. Он представляют сегодня собой условную частную собственность своих создателей и их семей. Условную, поскольку этой собственностью надо еще уметь управлять, чтобы она приносила прибыль. И не всегда семья готова принять эти проблемы на себя.

По моему мнению, 90% владельцев предприятий в долгосрочной перспективе не передадут свои активы по наследству. 10% сможет. То есть, когда мы говорим про успех какой-то конкретной фирмы, нужно понимать, что этот успех возможен до тех пор, пока жив конкретный нынешний руководитель этого предприятия. И дай Бог каждому предпринимателю здоровья и энергии, чтобы это всем управлять.

- Печально это. А чем Вы сейчас занимаетесь?

- Сейчас я нахожусь в странах Латинской Америки.

- Это деловая поездка?

- Да, конечно. Мы сейчас рассматриваем возможность выхода на рынок сбыта США.

- Смелое решение.

- Нормальное решение. Они на наш рынок выходили, а мы что – хуже?

Сейчас на этом рынке присутствуют конкурирующие предприятия -итальянские. Мы смотрим, примериваемся, я на нескольких заводах уже был.

- И как?

- Трудно сказать. Это сложная тема для нас, больше для опыта. Но мы попробуем.

Но сегодня и российский рынок обуви лихорадит. В Челябинске сейчас множатся слухи о возможной судьбе компании «Юничел», работницы которой даже обращались к Президенту России. А ведь не так давно каждая десятая пара из кожаной обуви российского производства была как раз из Челябинской области. Но в последнее время компания сокращала производство: в Россию активно поступает дешёвая китайская обувь. И вот прошёл слух, что одно из предприятий компании выставлено на продпжу.

А в Брянской области закрылось производство на обувной фабрике АО «Стела Плюс», более известном под брендом Francesco Donni.

Так что, если в России тебя теснят китайцы, нужно думать, куда ещё можно продавать свою продукцию.

- Удачи Вам.

- Спасибо.

Беседовал Владимир Володин.