Национальный институт системных исследований проблем предпринимательства назвал Татарстан в числе трех регионов России, в которых предпринимаются наиболее эффективные меры борьбы с коррупцией. Насколько данная оценка соответствует действительности? На этот и другие вопросы в интервью 116.ru ответил председатель Межрегиональной правозащитной ассоциации «АГОРА», кандидат юридических наук Павел Чиков.

– Павел Владимирович, согласны ли вы с оценкой НИСИПП?

– Я скорее соглашусь с позицией уважаемого мною прокурора республики Кафиля Амирова – уголовных дел о коррупции мало и чаще всего они затрагивают среднее звено. Единичные осужденные за коррупционные преступления главы районных администраций ограничиваются условным лишением свободы и тут же получают теплые места в руководстве окологосударственных коммерческих фирм. Деятельность Антикоррупционного совета Татарстана погрязла в бюрократии. Системной, решительной, инициативной позиции руководителей ведомств, четко обозначающих непримиримое отношение к таким злоупотреблениям, не заметно. Больше всего популистских и имитационных действий ритуального характера.

– Если бы вы выстраивали cобственный рейтинг, то какой регион бы отметили, а какой выделили в негативном плане?

– Очень трудно сказать. Заметнее всего ведь громкие заявления, а не кропотливая работа. Она-то как раз наиболее эффективна, однако менее всего заметна внешнему наблюдателю. Думаю, что выделить нельзя никого. В разных регионах очень разная коррупционная специфика. В столичных городах – вопросы землеотвода, в приграничных территориях – контрабанда и коррумпированная таможня, в национальных республиках – семейственность, в экономически продвинутых регионах – продвижение криминалитета и бизнеса во власть, рейдерские захваты. Везде есть и общие проблемы – использование правоохранительных органов для заказного уголовного преследования, система кормлений и теневых зарплат, плата за принятие решений – в милиции, в вузе, в медицине, в исправительной колонии. Можно составить антирейтинг – Северный Кавказ, Москва, Санкт-Петербург, Дальний Восток – точно не будут в списках лучших борцов с коррупцией.

– Охарактеризуйте большинство жалоб и обращений, которые приходят в вашу организацию от жителей Татарстана?

– «АГОРА» не работает по Татарстану. Здесь действует наш региональный партнер – Казанский правозащитный центр. За него говорить не буду, но больше всего обращений – милицейский и армейский произвол. В последнее время стали часто обращаться пациенты, пострадавшие от действий врачей.

Наши же юристы специализируются на защите гражданских активистов и неправительственных организаций. Татарстан здесь, надо признать, явный островок свободы для гражданской активности. Наезды на активистов – редкое явление. Мы вели дело о похищении сына главреда «Вечерней Казани», о проверках Минюста в Казанском правозащитном центре, несколько раз вызволяли из милиции задержанных антифашистов и анархистов, поддерживаем адвокатов в деле Рафиса Кашапова.

– Какова статистика по искам, в которых вы представляете интересы пострадавших? Сколько дел удается выиграть?

– За период июль 2006 – февраль 2009 года сообщество в лице штаба ассоциации «АГОРА», казанской, чувашской, абаканской и читинской групп, добилось осуждения 36 должностных лиц за совершение преступлений, представляющих собой грубейшие нарушения прав человека. В пользу пострадавших взыскано 4,31 млн рублей. По жалобам юристов отменено как незаконное и необоснованное 131 постановление органов прокуратуры. В своих правах восстановлены 34 гражданских активиста и неправительственных организаций, на которых оказано незаконное давление в связи с осуществлением общественной деятельности.

За незаконные действия (бездействие) привлечены к дисциплинарной ответственности 42 руководителя и сослуживца нарушителей и семь надзирающих прокуроров.

– Если бы была номинация «Дело-2008», то какое бы вы назвали?

– Из правозащитных побед в Татарстане я бы выделил взыскание в пользу Артема Казначеева, ставшего инвалидом после избиения командиром, – сначала 500 тыс. руб., а потом еще 25 тыс. руб. в пользу матери. Обе суммы прецедентны в масштабах страны – никогда раньше суды не взыскивали столько денег в пользу оставшегося в живых потерпевшего солдата, а родители пострадавших компенсировали свои страдания только в случае гибели. Стоит еще вспомнить и Мишу Киндера, студента КАИ, который набрался духу и смелости отказаться от принудительной и унизительной процедуры наркотестирования под угрозой не быть допущенным к сессии. Дело Киндера на федеральном уровне поставило ребром проблему недопустимости принудительного наркотестирования, так активно навязываемую Госнаркоконтролем.

Ну и третье дело – компенсация вдове погибшего в милиции Жавдата Хайруллина 250 тыс. рублей. Спустя 6,5 лет и без обвинительного приговора. Хочу отметить этот не первый смелый поступок судьи Эльгара Кулиева из Ново-Савиновского районного суда Казани. Знаю, что его решение по делу Хайруллина, устоявшее в Верховном суде Татарстана, обсуждалось и в органах прокуратуры, и в МВД, и в судах, в том числе арбитражном.

– Является ли деятельность правозащитников в нашей стране реально сдерживающим фактором для произвола, или это как капля в море? Как вы оцениваете влияние своих усилий на общую ситуацию?

– Считаю, что в стране должна быть система защиты от произвола власти. Власть по природе своей произвольна. Ее ограничивает только общество на основе законов. Если законы не действуют, общество начинает бунтовать. Наши стиль и методы – сделать так, чтобы общество противодействовало произволу законными методами. В этом своем формате мы находим поддержку и у самих правоохранителей. Наша задача – не сажать милиционеров за пытки, а командиров за дедовщину, это работа прокуратуры. Мы же создаем прецеденты, которым потом следуют другие – юристы, граждане, следователи и судьи.

– Есть много людей, которые называют себя «правозащитниками», а на самом деле борются за какие-то свои интересы, нередко раздувая скандалы ради пиара – надо ли с ними бороться? И как?

– Это прокурором или милиционером себя называть запрещено, если ты таким не являешься. А запретить людям называться правозащитниками невозможно. Это ведь неформальный статус. Но если кто-то из корыстной или иной личной заинтересованности эксплуатирует имидж правозащитника, берет деньги под обещания правовой помощи, но ничего не делает, это попахивает мошенничеством. В нашем цехе главное – репутация. Поэтому обращаться за помощью нужно к тем, кто себя зарекомендовал в глазах общественности.

– Нет ли желания создать нечто вроде централизованной Гильдии правозащитников, чтобы там были только реальные правозащитные организации?

– Вот заразная мания строительства вертикалей власти как-то не затронула нас. Кто будет определять, реальный я правозащитник или нет? Есть некое неформальное «новое поколение» правозащитников, профессиональных юристов, противодействующих откровенному произволу представителей власти. Мы приходим на смену диссидентам и политзэкам советского прошлого, а также грантовым менеджерам от правозащиты 90-х годов. «АГОРА» старается вовлекать молодых юристов в эту деятельность. Сегодня в нашем сообществе 40 человек из семи регионов России от Санкт-Петербурга до Читы. Это не закрытый клуб, но требования и стандарты весьма высоки.

– Вы существуете на американские гранты? Если да, то ударил ли по вам кризис? Прозрачна ли процедура грантов, чтобы каждый мог убедиться, что вы в своей деятельности не испытываете давления от грантодателя?

– Мы существуем на разные ресурсы. В некоторых делах пострадавшие оплачивают работу адвокатов. Ведут наши юристы и чисто коммерческие дела. Наших специалистов приглашают вести семинары и тренинги. «АГОРА» работает по договорам с государственными учреждениями – в прошлом году участвовали в реализации федерального проекта Минэкономразвития России и Высшей школы экономики. Есть у нас и иностранные пожертвования. С точки зрения финансовой, кризис не ударил, поскольку у нас долгосрочные проекты на два-три года. Они начались еще до кризиса.

Пожертвования не всегда бывают конкурсными. Фонды часто предпочитают работать с зарекомендовавшими себя партнерами. Но всегда деньги даются под конкретную написанную программу, которая является частью соглашения. Все договоры с иностранными организациями мы, по закону, обязаны переводить на русский язык и предоставлять в банк. Банки же проверяются целой группой государственных органов, которые запрашивают и изучают документы. Мы ежегодно отчитываемся перед налоговой службой и органами юстиции, в том числе и по источникам финансирования. По закону же мы обязаны обеспечить доступ к отчетам об использовании средств любому желающему. Мы свои отчеты всегда публикуем в Интернете.

– Как вы оцениваете законопроект о комендантском часе, который проходит сегодня третье чтение в Госдуме?

– Сегодня стало известно, что Госдума законопроект завернула. Судя по всему, под давлением общественности. Комендантский час – это очевидный атрибут милитаризованного государства, свидетельство неспособности правоохранительной системы контролировать преступность. Это попытка государства переложить ответственность с себя на родителей, при том что чаще всего у проблемных детей родители как раз и не в состоянии эту ответственность взять.

Лилия АХМАДЕЕВА, специально для 116.ru