Мы продолжаем беседу с Андреем Яковлевым о глобальных проблемах развития мировой экономики.
- Андрей Александрович, мы с Вами остановились на том, что в 1990-е – 2000-е годы был один из самых успешных периодов экономического развития как развитых, так и развивающихся стран. Однако, поскольку была неравномерность в распределении доходов и выигрышей, неравенство между развитыми и развивающимися странами выросло.
Более того, помимо неравенства между странами, ещё более серьёзные процессы происходили внутри самих стран. В развивающихся странах возникла элита, получавшая сливки с этого процесса. В развитых же странах плоды пожинали определённые элитные группы, а не всё общество. Какие ещё процессы Вы отметили бы?
- В плане политических последствий: после краха СССР мы столкнулись с феноменом исчезновения идеологии (в духе известных работ Фрэнсиса Фукуямы) и стирания различий между левыми и правыми, которые мы видели в разных странах в течение десятилетий. Один из наиболее ярких примеров – Германия 1990-х – 2000-х. Когда в конце 1990-х правительство ФРГ запустило достаточно серьёзную программу сворачивания социальных льгот, канцлером был социал-демократ Шредер. А сейчас, Меркель, христианский демократ, которая должна быть правой, выступает защитником прав мигрантов. С точки зрения традиционной логики, это – нонсенс, но, тем не менее, это – тенденция, наблюдавшаяся в течение последних 25-ти лет.
Еще один момент: поскольку Запад объективно выиграл в холодной войне, элиты стран-победителей стали считать, что их модель является идеальной и универсальной. И началась - когда в мягкой, когда в жесткой форме – тенденция «насаждения» демократии по всему миру. Но США и ЕС не могли и не могут заменить национальные элиты в развивающихся странах. И эти национальные элиты, внешне принимая предложенные им «правила игры», а также демократические и либерально-рыночные институты, на самом деле адаптируют их под себя. В результате подавляющее большинство стран в мире формально сейчас считаются демократиями. Но имеет ли эта демократия отношение к тому, чего хотели инициаторы этого проекта, - большой вопрос.
- Вы считаете, что подобные вещи, находящиеся в идеологической, политической плоскости, серьёзно влияют на экономику, на бизнес?
- Надо отметить, что с исчезновением идеологических оппонентов стали ослабевать внутренние моральные ограничения в элитах ведущих стран – им стало не с кем спорить и незачем себя ограничивать. Это впечатление я вынес из бесед с рядом американских коллег, в том числе представителей бизнеса. В развитых странах происходит эрозия ценностей в элитах и сужение социальных лифтов. Это то, что говорят мои американские коллеги. Да и европейские коллеги с этим согласны.
- То есть всё взаимосвязано. И при этом есть выигравшие и проигравшие по результатам последнего этапа экономического развития.
- Кто в реальности выиграл и кто проиграл за последние 25 – 30 лет? Возьмём развитые страны. В выигрыше, безусловно, были финансовые и политические элиты. Выиграл креативный класс, под которым я имею в виду профессионалов – интеллектуалов, готовых производить новые идеи, которые работают не только на свои страны, но и на весь мир. Находятся они в основном в развитых странах. В этот список попадают и СМИ, которые, на мой взгляд, были бенефициарами процессов, происходивших в эти годы.
- Но кто же тогда проиграл?
- Проиграли армия, спецслужбы и ВПК. Но позднее правящие элиты стали обеспечивать этим влиятельным игрокам «компенсации» в виде отдельных войн в отдельных регионах. Реальной проблемой развитых стран стало то, что в числе проигравших оказался традиционный средний класс.
- Обычно о проигрыше среднего класса говорят, как правило, имея в виду нашу страну. А что с ним произошло в развитых странах? Насколько я знаю, средний класс там не бедствует.
- Не совсем так. После всех катаклизмов первой половины ХХ века экономика в развитых странах стала опираться на массовый средний класс, который одновременно был источником спроса на продукцию массового производства и выступал социальной базой для демократии. И именно эта социальная группа в развитых странах (точнее ее нижние слои) столкнулась с тем, что начиная с середины 1980х у нее не росли реальные доходы. При этом доходы в развитых странах сильно выросли у высших 5% и особенно 1%. Эти эффекты показаны в последней книге Б.Милановича о глобальном неравенстве. Для среднего класса по ряду товарных групп улучшилось соотношение «цена/качество», одновременно бурное расширение потребительского кредитования (с возможностью потреблять сегодня за счет будущих доходов) смягчало ощущение растущего неравенства. Тем не менее в целом в относительных величинах средний класс в развитых странах проигрывал.
- Что же тогда сказать о развивающихся странах?
- Если брать развивающиеся страны, то там ситуация в известном смысле более сложная. С одной стороны, массовый перенос производств из развитых стран в развивающие привел к созданию новых рабочих мест, росту производительности и росту доходов. В связи с этим процессом Б.Миланович говорит о формировании «глобального среднего класса», который представлен уже сотнями миллионов людей, живущих преимущественно в крупных городах в Китае, Индии и других больших развивающихся странах. Однако доходы этих людей, заметно выросшие благодаря глобализации, все равно остаются в 3-4 ниже доходов так называемого «нижнего среднего класса» в Европе и США (в основном это квалифицированные рабочие).
Одновременно в развивающихся странах происходила трансформация элит. Сама ситуация открытия новых рынков, либерализации, приватизации создавала новые возможности для появления новых игроков. Однако, как мы знаем на примере России, эти возможности были доступны отнюдь не для всех. А по мере рыночной трансформации они стали сужаться. В результате часть групп в элите, сумевшие реализовать эти возможности, оказались в числе выигравших. Но многие попали в категорию проигравших. Среди них часто те, на кого опирались старые политические режимы в развивающихся странах – армия и спецслужбы, бюджетная сфера, а также старый реальный сектор. Работавшие там национальные компании в большинстве случаев оказались неэффективны в рамках глобальной конкуренции.
В более широком плане мы можем видеть своеобразный парадокс: средние доходы в развивающихся странах росли, но одновременно росло социальное напряжение. Причиной этого я считаю то, что для людей важна не просто динамика средних доходов их семей. Не менее важно, что происходит вокруг: если у окружающих семей доходы выросли намного выше, а конкретная семья не видит обоснованности этого роста, возникает вопрос: почему у них есть, а у нас нет? Вот это и порождает социальное напряжение.
Теперь о компенсациях. Спецификой развитых стран было то, что рента, которая получалась благодаря использованию новых технологий, могла хотя бы частично использоваться для компенсаций проигравшим. На самом деле, влиятельные игроки: армия, спецслужбы, ВПК в материальном плане там точно не потеряли. До недавнего времени они проигрывали политически, но денег на их содержание хватало. А с развивающимися странами всё гораздо сложнее в силу того, что там было меньше ресурсов.
- Но ведь и в этих странах что-то делалось.
Да, были отдельные страны, которые пытались что-то делать. И мы были в их числе в 2000е годы. Но речь идёт о других масштабах экономики и других масштабах ренты, предназначенных для подобных вещей. Можно отметить ещё сверхбогатые нефтедобывающие страны, но они невелики по численности населения. Отдельная история – это Китай. Тем не менее в целом в условиях, когда глобальные цепочки создания стоимости и формирующиеся в них ренты контролируются компаниями из развитых стран, у развивающихся стран остается не достаточно ресурсов для того, чтобы адекватно реагировать на возникающие перед ними социальные вызовы.
- Поэтому в итоге и появились противники этой модели глобальной экономики?
- На самом деле, уже с середины – конца 1990-х годов появились противники, заявлявшие о своём несогласии с происходящим. Это были, во-первых, антиглобалисты, в основном граждане развитых стран, пытавшиеся, например, блокировать саммиты «большой семерки». Во-вторых, это были исламские фундаменталисты. И те, и другие однозначно выступали против той модели, по которой развивались мировая экономика и мировая политика.
Но до кризиса 2008 – 2009 годов первые воспринимались как абсолютные маргиналы, вторые – как отморозки и отщепенцы. Ни те, ни другие не воспринимались как серьёзные социальные силы.
- Ну, терроризм всё же воспринимался вполне серьёзно.
- Терроризм воспринимался серьёзно, но это было явление из другого измерения, никак не соотносимое с экономикой.
- Что же произошло потом?
- Кризис 2008 – 2009 года оказался поворотной точкой в восприятии модели.
В экономике во всех крупных странах происходило «тушение пожара» путем обильного вливания денег. Правительства самых разных стран, демократических, не совсем демократических, вообще недемократических, безусловно, извлекли уроки из предшествующей истории. И первый урок был в том, что не стоит доводить дело до крайней точки, чреватой социальным взрывом (как по сути это было во время 1-й мировой войны и в 1929 году – с известными последствиями для Германии).
Безусловно, модели, которые использовались в 2008-2009 годах, были очень разные: в США вливали сотни миллиардов долларов в банковскую систему, в Германии давали субсидии на новые автомобили. В Китае строили аэропорты, дороги и всё остальное. У нас напрямую дали деньги пенсионерам и бюджетному сектору. Но цель у всех была одна – поддержание стабильности, удержание ситуации.
- Но было же и что-то новое…
- Из новых моментов можно отметить появление новых форм координации. Так в дополнение к G8 реальные функции стала приобретать G20, началась активная борьба с офшорами, то есть была попытка создания некоего наднационального регулирования. Но, на мой взгляд, как только рассосалась острая кризисная ситуация, всё это ослабло. И это понятно: у людей, контролирующих наш мир, нет особого желания делиться своей властью с другими, менее влиятельными игроками. Если жизнь однозначно заставляет это делать, они идут на это. Если же не заставляет, они не двигаются.
Все эти действия различных правительств в экономическом смысле привели к тому, что вместо глобальной депрессии произошла глобальная рецессия. Но изменений в общей модели не произошло: всё это были усилия по её сохранению, стабилизации и так далее. И кратко- / среднесрочную стабильность сохранить удалось. Но изменились ожидания и настроения инвесторов.
- Можно подробнее о последнем названном Вами моменте?
- До того были устойчивые ожидания длительного экономического роста. Возьмите Россию в начале 2000-х годов: в головах нашей элиты было твердое убеждение, что цены на нефть будут расти всегда, мы и дальше будем двигаться теми же темпами и тому подобное. На самом деле, нечто подобное было и в головах людей в развитых странах. Вот эти ожидания и сломались.
Беседовал Владимир Володин.