Андрей Александрович Яковлев, директор Института анализа предприятий и рынков ВШЭ, регулярно выступает на страницах нашего сайта. Сегодня мы беседуем с ним об особенностях нынешнего экономического кризиса в России.
- Андрей Александрович, в начале июля в колонке, опубликованной в русском «Форбс»: «Осажденная крепость»: почему эффект санкций для России недооценивается», Вы писали о прогнозах развития российской экономики в связи с западными санкциями: «…можно предположить, что во многом они исходят из опыта достаточно мягкого прохождения российской экономики через недавние кризисы — в 2014–2015 годах после введения первой волны международных санкций и в 2020–2021 годах во время пандемии.»
Только что на нашем сайте была опубликована беседа с Евсеем Гурвичем, который, признавая, что нынешний кризис не сравним с предыдущими, всё же считает, что опыт преодоления кризисов, начиная с дефолта 1998 года, должен помочь. Хотя при этом он сомневается сумеет ли Россия справиться столь же успешно с нынешним кризисом, поскольку он несколько иной.
Каково Ваше мнение по этому вопросу?
- В конечном счете речь идет об оценке масштабов спада в рамках текущего кризиса и о его продолжительности. Здесь есть различия в оценках. Многие коллеги (прежде всего со специализацией на макроэкономике) говорят об относительно небольшом падении – порядка 6% - и о длительном периоде восстановления с итоговой адаптацией к новым условиям глобальной изоляции России. У меня более пессимистичный взгляд – в части масштабов спада, и в части возможностей адаптации к изоляции. Но начать нужно с констатации нескольких фактов.
Прежде всего, правительство и Центральный Банк, безусловно, извлекают уроки из кризисов, которые были в последние 25 лет, начиная с 1998-го года. Каждый раз на очередной кризис с точки зрения макроэкономических и финансовых мер они реагируют в целом более адекватно. Это особенно было видно в период пандемии коронавируса.
Если брать сегодняшнюю ситуацию, то действия ЦБ по стабилизации валютного рынка и банковской системы в марте – апреле, безусловно, были профессиональны. И относительная финансовая стабилизация, наблюдающаяся сейчас, - это заслуга технократов из правительства и ЦБ.
Я посмотрел интервью с Гурвичем на сайте НИСИПП и согласен с ним в базовых характеристиках отличий нынешнего кризиса от кризисов, через которые мы проходили в последние двадцать пять лет. Те кризисы были финансовыми или финансово-экономическими и были связаны с временными шоками на стороне спроса.
Можно отметить два кризиса, у которых некоторые общие черты с тем, что мы видим сегодня. Во-первых, это кризис 2014 – 2015 годы, связанный с санкциями, введёнными из-за присоединения Крыма и конфликта на Донбассе. Введенные тогда санкции действуют до сих пор, их никто не отменил, и в этом смысле аналогия с сегодняшней ситуацией присутствует. Но важно понимать, что это были достаточно точечные санкции с не очень жёстким механизмом мониторинга их применения. Да, они были наложены развитыми странами и затрагивали ряд существенных для России секторов, но прецедентов применения вторичных санкций по отношению к компаниям из третьих стран, которые в обход этих санкций поставляли в Россию какое-то оборудование или технологии, я, например, не помню.
Во-вторых, это 2020-й год с пандемией. Сходство здесь в том, что это тоже был кризис, вызванный, как и сегодня, не финансовыми проблемами, не проблемами, связанными со спросом, а проблемами, связанными с предложением. В 2020 году это были карантинные меры, которые приводили к остановке производств в Китае, в Европе, в других странах, и это неизбежно давало эффект по цепочке.
Сейчас такую же роль играют санкции (после 2014 года была похожая ситуация, просто гораздо меньшая по масштабу), вызывающие шок со стороны предложения, когда одномоментно просто прекращается поставка товаров, входящих в некоторую технологическую цепочку. Отличие кризиса 2020 года заключалось в том, что при массовости этой ситуации правительства всех стран, столкнувшихся с такой проблемой, понимали: это – временное явление, пройдёт несколько месяцев и всё нормализуется, вернётся, пусть и с некоторыми отклонениями, на свои места – к той ситуации, которая была до начала кризиса.
Принципиальное отличие нашей нынешней ситуации в том, что у неё гораздо больший масштаб. Сегодняшний кризис резко превосходит по масштабам то, что было в 2020-м году. Более того, понятно, что ситуация не вернётся обратно даже приблизительно. Этот кризис, как говорят многие, в том числе и Гурвич, требует серьёзной перестройки экономики, связанной с изменением цепочек поставок. И единственно пример, сопоставимый с нынешним (об этом тоже говорит Гурвич), – ситуация начала 1990-х годов после коллапса советской экономики.
- С той большой разницей, что тогда мир открылся перед Россией и бросился ей помогать, а сейчас наоборот – закрылся и ввёл санкции (имеется в виду Запад).
- Там вообще была другая ситуация: мы переходили к рынку и открылись миру. Сейчас мы закрываемся, движение идёт в другую сторону, но по масштабу воздействия это – самый близкий аналог.
- Но тогда началась эпоха «челноков», которые рванулись по всему открывшемуся миру за самыми разнообразными товарами. Это дало возможность резко повысить предложение дефицитных товаров, прежде всего, ширпотреба. Что делать сейчас?
- Вот мы и говорим, что сейчас всё пошло в обратную сторону. И, если сейчас челноки опять поедут по всему миру, то поедут они не за потребительскими товарами.
- Ну, поскольку запчасти для Боингов в клетчатых сумках не очень-то привезёшь, то поедут они за микросхемами и тому подобными вещами.
- Да, за микросхемами. И, скорее всего, нам придётся повторять опыт 90-х годов. Но сейчас я говорю о том, какой у нас тип кризиса. И антикризисная политика, которая реализовывалась и усовершенствовалась в последние годы, скорее всего не будет давать эффекта, потому что требуются другие меры – меры прямого воздействия на экономику, а не финансовые, и некая перестройка цепочек поставок. Насколько я знаю, об этом сейчас думают, но, как это будет происходить, сказать тяжело. Ситуация, наверное, не сравнима с 1990-ми годами в том аспекте, что тогда это могли сделать (и делали) сами фирмы. После того, как произошло открытие рынка, где возникли новые возможности, многое происходило на микроуровне: предприятия искали новых поставщиков, потребители выстраивали связи и, хотя при этом много потеряли, многие компании, некоторые отрасли просто разрушились, но это был процесс рыночной адаптации. Сейчас, напротив, вход на многие рынки закрыт и, если всё не закончится просто крахом экономики, адаптация к новым условиям будет происходить при вмешательстве государства, видимо, с какими-то элементами мобилизации.
- Андрей Александрович! Элементы мобилизации в экономике – шаг на сорок лет назад.
- Если не на все 70 – 80 лет. Это правда. Но повторим ещё раз: такого опыта ни у кого не было. Единственный зарубежный аналог, с которым можно проводить сравнения – это Иран. Иран находится под санкциями уже более сорока лет, но тем не менее сумел свою экономику сохранить.
При этом некий смысл аналогии с Ираном ещё и в том, что иранская экономика на момент исламской революции 1979 года и последующего введения санкций была рыночной. При ряде несовершенств рыночный характер экономики был одним из факторов, позволивших Ирану как-то адаптироваться: не государство занималось перестройкой экономики, а частные фирмы сами перестраивались и сами искали новые ниши на доступных им рынках.
Но есть и принципиальное отличие ситуации Ирана от нашей нынешней: у них всё начиналось много лет назад, когда нынешняя волна глобализации была еще в зачаточной стадии. Большинство национальных экономик, иранская в том числе, были достаточно автономны. Наше принципиальное отличие в том, что в 1990-е годы мы очень сильно открылись, в 2000-ные годы мы интегрировались ещё больше, и то, что у нас было модернизировано в эти годы, происходило в рамках импорта оборудования и технологий. При этом за эти годы у нас не сформировались отрасли, способные полноценно генерировать новые технологии и производить свое оборудование – практически вся современная продукция делается на импортном оборудовании и с использованием импортных технологий, с которыми сейчас возникли проблемы.
В этом отношении Ирану было значительно проще: у них и экономика была проще, и степень зависимости от импорта была существенно меньше. Как эта проблема будет решаться в наших условиях сегодня – большой вопрос.
Беседовал Владимир Володин.